Детство Тани. Глава 11

Лето Таня опять жила в Тоураке, в Булатово не поехали. Мама Агафья теперь относилась к Тане очень доброжелательно, уверовав в то, что её дочка растёт в самом деле очень богомольной девочкой, а главное - не даст себя в обиду: «Вон как сунула того размазню, коды он крестик с неё сорвал, не побоялась ни учителя, ни отца парнишки». Она как-то даже похвалилась Ивошихе: «Подумать только, у Андрея-то Сажина внучок антихристом растёт. На моих глазах анадысь сорвал с моей Танюшки крестик, и отец евоный тут же стоял, богомолкой обозвал. А моя-то возьми да и сунь ему в нос кулачишком – в кровь разбила». Агафья явно гордилась этим. Теперь она часто отпускала Таню с подружками в лес за земляникой. Это было совсем не далеко, напротив дома, только надо было пройти по мосту за Этагол. Однажды зашли за неё Настя с Таней и младший братишка Насти. У всех в руках было по чашке. Дала Агафья и Тане деревянную чашку. У моста их поджидали ещё ребятишки. Собирать здесь ягодку – одно удовольствие: в лесу холодок, не то, что в Булатове на Бадановой, где ни кусточка, ни деревца – одно палящее солнце. Да и ходишь здесь не с ведром, а с чашечкой: землянички-то немного. Ребятишки аукаются, перекликаются. Одно было плохо: боялись Симку Бунькова. Был один пацан глухонемой. Он был старше всех сверстников Тани и слыл грозой всех ребятишек в Этаголе. Особенно боялись его ягодники в лесу. Стоит появиться Симке, и все разбегаются, кто куда успеет. У того, кто не успел скрыться, Симка обязательно отберёт ягоду, а то ещё и побьёт. Вот и на этот раз все весело перекликались, бегали от лесинки к лесинке, выискивали ягодку, а то просто в прятки поиграют. Чашки у всех уж почти полные, а домой идти не хочется. Вдруг, как рёв дикого зверя раздался крик Симки. Он всегда, прежде чем появиться, издавал свой победный клич, иногда издалека. Ребятишки, пока он появится, успевали разбежаться, и маленький разбойник оставался с носом. Симка, видимо, понял это и стал появляться втихаря, неожиданно. Вот и на этот раз его дикий возглас раздался совсем рядом. Ребятня, как цыплята, вспугнутые коршуном, разбежались мгновенно в разные стороны. Одни, кто постарше или попроворнее, убежали подальше, другие, запинаясь за сучья, падали, рассыпая ягоду, а маленький братишка Насти, Лёшка, вообще бросил свою полупустую чашку чуть не под ноги Симки и присел тут же за пенёк. Таня вздрогнула от неожиданности: бежать поздно, и девчонка осталась стоять на месте, крепко прижимая чашку к себе. Маленькая, щупленькая, в длинной пестрядинной становинке, подпоясанной гарусным поясочком, с пышным бантом в длинной косе, в эту минуту она являла собой разъярённую фурию. Глазёнки её сверкали, маленькая грудка тяжело вздымалась. Девочка могла ещё убежать, пока Симка замешкался у пенька. Но она не сдвинулась с места. Ждала. Только поставила свою ягодку чуть в сторону под кустик. Симка увидел, что за пеньком спрятался совсем малец, не тронул его и подскочил к Тане. Не увидев у неё чашки с ягодой, ударил девчонку по голове (так он делал всегда, чтобы сбить жертву с ног). Но Таня была готова. В тот же миг она ударила мальчишку, намного выше и крепче её и вдвое сильнее. Симка удивился, но разозлился пуще прежнего. Завязалась драка не на жизнь – на смерть. Сначала они тузили друг друга на ногах: юркая маленькая девчонка ловко проскакивала у Симки между рук, налетала на него сзади и колотила маленькими кулачонками по спине, норовила поцарапать его или укусить. Наконец, Симка схватил девочку за косу (опять эта ненавистная коса!) и, больно дёрнув, повалил на землю. Что произошло дальше, Таня не поняла: изловчилась ли она как-то ухватиться за ноги Симки, запнулся ли он сам, но в следующее мгновение и Симка оказался на земле. Они продолжали кататься одним клубком, успевая, кто как мог, наносить тумаки друг другу. И будь бы тут склон горы такой же крутой и каменистый, как тогда в Пихтовом, когда они с Нюрой ходили за берёзовым соком, скатились бы они этим клубком прямо в Этагол.

Давно уже собрались к месту этой баталии все разбежавшиеся ягодники, более того, прибежали даже мальчишки из деревни (ведь Симка-то при этом орал во всю глотку). Вдруг Симка резко встал, схватил Таню за обе ручонки и тоже поставил на ноги. Ему, видимо, стало смешно, что эта пигалица так яростно дралась с ним, с таким сильным и большим мальчишкой. И он захохотал громко, безудержно, как только может хохотать тот, кто не слышит своего голоса. Все, кто всегда боялся Симку, подтянулись теперь поближе, образовали круг. Ждали. Таня стояла неподвижно, не уходила. Со страхом думала девочка о том, что её опять ждёт дома: она ведь явится в лохмотьях. Становинка-то крепкая – осталась цела, а вот ситцевые рукавчики все изорваны, да и сама она - вся в царапинах, под глазом шишка – будет синяк, губы разбиты. Таня пошарила рукой: крестик на месте. Это её успокоило. «А, может, сказать, что она опять защищала крестик, - мелькнуло в голове. – Нет, врать нельзя». А Симка продолжал хохотать. Он яростно жестикулировал: показывал на Таню, какая она маленькая, худая, сравнивал с собой, показывая свой рост, демонстрируя свои бицепсы, и хватал Таню за её слабенькие ручонки. Он выставлял свой большой палец и, показывая на Таню, снова и снова размахивал кулаками. Он «говорил», какая Таня молодец. Он хвалил Таню. Он Таней восхищался. Наконец, он подошёл вплотную к ней, взял её ручонку, пожал своей лапищей и, соединив большие пальцы своих рук, потёр их между собой.

- Друзья, - послышалось откуда-то рядом. Все посмотрели в ту сторону. В кучке мальчишек, прибежавших из деревни, стоял Венька Акулов. Все знали, что он один из всех умел хорошо общаться с Симкой. Заметив, что все смотрят на него, Венька пояснил: «Симка сказал, что они теперь с Танькой друзья навек. Он хвалит её за то, что она такая смелая, не то, что вы все. Он сравнивает всех вас с зайцами». - И уже от себя Венька добавил: «Теперь вы можете не бояться Симки, он вас не тронет: Танькины друзья – его друзья». Потом Венька подошёл к Симке и стал ему что-то толковать: он прикладывал полусогнутые руки к своей груди, слегка пощипывал пальцами лицо, делал лицо сердитым, что-то показывал губами, будто говорил и, посмотрев на Таню, шлёпнул её по плечу. Симка всё это время внимательно, молча смотрел на друга и что-то тоже «сказал» ему. «А он чё?» – спросил кто-то из ребят.

- А он «сказал», что сам отведёт её и сам всё объяснит.

- Ха, как он объяснит без языка-то? – засмеялась Настя.

- Счастье твоё, что он не видел тебя сейчас, а то бы он тебе язык оторвал: он по губам понимает лучше, чем ты с языком.

- И всё-таки, он-то поймёт, а как его-то понять? - не унималась Настя.

- Кому надо поймут. Вы с ним пойдёте. Что я вам рассказал, вы её матери расскажете. Симка-то ведь тоже пострадал: смотри, какие царапины на морде, и рукав оторван. Симка, пока Венька говорил с девчонками, нашёл под кустиком чашку с земляникой и принёс её Тане. Венька пошёл куда-то дальше в лес, остальные во главе с Симкой отправились на мост, потом к Тане. Симка шёл впереди.

Агафья увидела ватагу в окно и вышла на крылечко. «А чё ентот разбойник-то прётся суда? И девчонки с им»? – удивилась она. – «Охти мнеченьки», - всплеснула она руками, минуту спустя. Первой выхватила глазами свою дочь: рубаха порвана, морда поцарапана, левый глаз затёк. Но чашку с земляникой она крепко прижимала к себе. Другие девчонки были в порядке и тоже несли свои чашки с ягодой (все в Этаголе знали, что вытворял Симка в лесу). Агафья взглянула на Симку в последнюю очередь, хотя и шёл он впереди всех. Вид его был такой же, как у Тани.

«Всё ясно: подрались. Но как же Танюшка-то осмелилась схватиться с самим Симкой? – размышляла старуха, - вить он же вон какой верзила супротив иё-то». Между тем, ягодники стояли уже перед Агафьей. Таня хотела молча пройти в избу, мать остановила её: «Погодь, чё енто тако? Кто тебя так-то?». - «А то ты сама не знашь», - подумала Таня, но промолчала. Девчонки хотели, было, что-то сказать, но их опередил Симка. Он, пока старуха размышляла, внимательно следил за её лицом, пытаясь, видимо, по выражению понять, какая опасность грозит Тане. А когда по губам понял вопрос матери, сейчас же бросился защищать девочку. Он бил себя в грудь, что-то громко выкрикивал, вернее просто орал. «Да ну тебя, оглушил, - отмахнулась от него мать Тани, - чё он орёт-то», - посмотрела она на девчонок. Симка тоже стал смотреть на них и замолчал. Объяснять взялась сама Таня, всё время глядя на Симку, чтобы он понял по губам. Таня закончила тем, что теперь они все не будут бояться Симки. Наконец, Агафья сняла чуть ли не насильно с Симки рубаху и пришила оторванный в драке рукав. В ответ он промычал «спасибо» и сокрушённо погладил Танюшке отёкший глаз. Все ушли, а Агафья дала Танюшке другую становинку и начала делать на глаз примочку из камфоры.

Симка сдержал своё слово. Сколько бы ни было ребятишек рядом с Таней, он никого из них ни разу не тронул. Забегая вперёд, скажу: с Таней они на всю жизнь остались добрыми друзьями.

❋ ❋ ❋

Неожиданно пришло письмо от братки Оси. Он был призван в армию на Дальний восток. Служил в городе Комсомольск-на-Амуре. Писал, что срочная служба кончилась, и он остался там ещё служить сверхсрочно. В Булатово больше возвращаться не хочет, приедет только на побывку, попроведать семью и родственников. «А ещё, - писал он, - у меня в Булатове осталась невеста, наверное, сыграем свадьбу. Тётка Агафья, приезжайте, мне хочется посмотреть на Танюшку, какая она стала, большая уже? Невесту мою ты знаешь – Дашка Иванова, дочь Иванова Липантия. Передайте привет и тётке Варваре с Нюрой. Пусть и они приедут. Охота со всеми повидаться». Письмо заканчивалось просьбой к Тане написать ему о себе: «Ты теперь уже грамотная».

С Варварой и Нюрой у Агафьи был уговор: когда Афоня поедет в деревню, чтобы всякий раз на минутку заскакивал к ним, мало ли что понадобится передать друг другу. А Афоня часто ездил в Тоурак по каким-то делам. На сей раз он зеехал только через два дня после получения письма. «То дак мотатса каждый день, а тут не дождёшься», - ворчала Агафья. Ей не столько хотелось рассказать о письме Осипа, сколько об Нюрке узнать: она была на сносях.

- Вот тебе и тельбек, вот тебе и заморыш, - ликовала тётка по этому поводу, - я-то, грешным делом, думала, что не дождаться Варварушке никаких внучат, а он, гляди-ка, быстренько сгондобил.

Дождавшись Афонасия, тётка первым делом спросила: «Как там Анна-то? Не разрешилась ишшо? – ей не столько так уж не терпелось узнать про Анну, как ну, просто, зудило смутить Афоньку, посмотреть, как он краснеет.

- Да нет ещё, - почти шёпотом ответил смутившийся будущий молодой папаша, - на днях ждём.

Агафья довольнёхонька: удалось увидеть смущение парня. Она бы ещё много чего могла выкинуть, чтобы окончательно вывести из себя человека (ой, как это она умела! Какое удовольствие от этого она получала!) но перед ней был как-никак племянник, которого она ещё мало знала. А вдруг он расскажет Нюре, а она да и мать тоже рассердятся на неё. Ограничившись малым, она отдала ему письмо Осипа и велела кланяться сестре и племяннице.

Через три дня снова появился, но теперь уже не Афонька и даже не Афоня, а Афонасий Акимович, молодой отец, глава семейства: у них с Анной родилась дочь. Через две недели окрестит её Агапея Григорьевна. Нарекут новорождённую Александрой в память об убиенной доченьки Авдотьюшки.

Тётка Агафья назавтра же испекла традиционный в этих местах большой рыбный пирог для родихи и поехала навестить племянницу с внучкой. Танюшке так было интересно видеть живую куклу, что она никак не хотела уезжать с мамой домой, но бабонька Варвара сказала, что куколка ещё очень маленькая, она ещё будет много спать. А вот, когда подрастёт, тогда Таня будет с ней водиться

Разговаривая с сестрой о письме Осипа, Агафья высказала своё предположение: «Я думаю, у Оськи-то тут не только невеста, в Булатове-то, а и сынок растёт».

- Как это?

- А вот так. Ланись, коды я ездила за Танюшкой встренула енту Дашку-то, с парнишшонком шла. Такой чернявенький бассенький парнишка, лет двух. Пожалуй, что на Артамона похож, на деда.

- Ну чё жа, раз пишет о свадьбе, дак не бросит, значит, с ребятёнком-то.

На свадьбу из Тоурака так никто и не поехал: Агафья не поехала потому, что Гнедко сильно повредил ногу, Варвара отродясь одна никуда не ездила, а у Нюры махонький ребёнок.

❋ ❋ ❋

Школу нынче все Этагольские ребятишки ждали с нетерпением. С одной стороны, побаивались: новый учитель, новые ребята будут в классе, причём они, Этагольские, вольются в их класс. Как-то их примут? А с другой - их прельщало то, что бегать им будет далеко. Соберутся всей гурьбой вместе и – как в поход! Именно этого-то и боялись их родители: и в дождь, и в мороз в такую даль – пообморозятся, поиспростынут. «Ну, да другие-то уж не первый год бегают туда же, - утешали они друг друга,- все живы».

Агафья особенно переживала. Она видела ещё в прошлом году, как ребятишки из большой школы пробегали мимо, в Пихтовый, в каких-то красных ошейниках. Как-то она спросила у одной девчонки: «А чё ето за ошейник у тебя?»

- Это не ошейник, бабушка. Это галстук. Его могут носить только пионеры - те, кто хорошо учится и ведут себя тоже хорошо.

- А зачем ета железка на ём?

- А это зажим. И девочка начала рассказывать старухе про три конца галстука, про то, что они обозначают. Видно было, что это доставляет девочке удовольствие, а Агафья, как только услышала о третьем поколении – коммунистах, аж побагровела от злости, но ещё спросила:

- Дак ето чё, всех записывают в ету пионерию-то?

- Не, в пионеры не записывают, а принимают лучших.

- А с плохим поведением, говоришь, не записывают?

- Нет. С плохим-то не только не принимают, но даже исключают из пионеров, выгоняют, - уточнила девочка и побежала догонять своих ребят.

Агафья долго ночью не могла уснуть, прикидывала и так и этак.

- Вить, если Танюшка будет плохо учиться, или, не дай Бог, фулиганить, иё в пионерию не запишут. А лучше ли ето? Тоды плоха слава пойдёт по деревне: родители плохо воспитывают. Хорошей девочкой будет, ошейник наденут, крестик сымут. Нет, етак вовсе негоже. Уж пускай лучше фулиганит, - решила старуха и, наконец, заснула. И приснился ей сон: идёт она, Агафья, по какой-то незнакомой дороге. Долго идёт, далеко. А дорога всё не кончается. И рядом где-то Танюшка оказалась, просит есть. Агафья бросила ей кусочек мяса, сначала маленький, потом побольше. Мясо сырое, с кровью. А она всё бросает, бросает. Танюшка ест и ест. Откуда ни возьмись – Чернуха, её бывшая Чернуха в красном ошейнике и ботало красное. Вырвалась из рук Агафьи («вить, вроде, и не держала иё вовсе») и кинулась на Танюшку, придавила её. Танюшка закричала, а Агафья упёрлась в какие-то ворота и проснулась. «Господи, помилуй, Господи, спаси и помилуй, - шептала испуганно Агафья, - страсти-то каки приснились».

Она начала бормотать: «Куды ночь – туды - сон». Прошептала три раза и перекрестилась. Не слезая с печи, начала разгадывать свой сон. Она вообще слыла мастерицей толковать сны. Бывало, на Махоушке все соседки то и дело бегали к ней, и она довольно удачно распутывала все сновидния, если сон, по каким-то одной ей ведомым причинам был вещим. Но иногда бывало и так: «Твой сон пустой, неча и толковать его, забудь». А то, бывало, скажет: «Не скоро твой сон сбудется, ой, не ско-о-ро… но сбудется».

- И чёжа тако означат мой сон? Недобрый, ой, недобрый. Одно понятно: не шибко он скоро сбудется – дорога-то длинная, и шла я долго. А проснулась-то перед какими-то воротами. Ето худо, и худо будет мне. Уж не каталажка ли опеть мне будет? Ну а Танюшка захворат и шибко захворат... И надолго захворат. Чернуха-то вон как лягла на иё, всёй тушей придавила. Ето шибко худо. Корова да ишшо чёрна… и лягла прямо на девчонку, - размышляла Агафья. – Господи, помилуй, не померла бы наша дочка… Не приведи, Господь… А вить ишшо и мясо было… кровяное. Да вить ето тожа шибко худо, тако-то мясо тоже к хворости. А пошто я-то бросала ей ето мясо? Можа, сперва я захвораю, а через меня и ей болезь приключится… Всё едино, сон шибко худой, хоть и сбудется нескоро… Куды ночь – туды сон, - ещё трижды повторила Агафья и, крехтя, стала слезать с печи. С неделю, больше, она ходила под впечатлением этого сна, думала: рассказать, не рассказать кому. Говорят, если никому не рассказывать, так и не будет ничего. Но всё-таки не стерпела, рассказала. Сначала Харитинье, а потом Ивошихе, но они обе сказали: «Если не скоро сбудется, так, можа, и вообще ничё не будет».

- Успокоить норовят, а чё и успокаивать, я и без их знаю, чё к чему.

Постепенно Агафья успокоилась, стали с Танюшкой пешком ходить за кислицей, за груздями. Туда-то шли более-менее, а обратно – в гору мать тащит и свою и Танюшкину ношу, а под гору Таня стаскивает по частям то свою корзину, то материну. Агафья совсем не могла спускаться с горы на своих больных ногах. Однако никто не мог убедить её в том, что с её больными ногами нельзя бродить в холодной воде.

- Вот ишшо, буду я обходить на мост таку даль, коды можно прямо. Спушшусь с горы – и вот он, огород свой. И она всегда перебродила Этагол вброд, а вода в нём – ледяная.

❋ ❋ ❋

Тридцатого августа Клашка Казанцева, старшая сестра Тани, по просьбе Василия Владимировича оббежала всех его бывших учеников-третьеклассников. Учитель просил их всех собраться утром тридцать первого в школе: он проводит их в большую школу и познакомит с новой учительницей. Третьеклассников было всего семь человек. Собрались все: Васеня Сюткина, Савка Орлов, Ванька Сажин, Таня Казанцева, Коля Бурыкин, Настя Минеева и Таня.

Ираида Львовна встретила ребят из Этагола не в большой школе, а одноэтажном крестовом доме, который стоял в углу этого же школьного двора. Это была женщина среднего роста, не очень полная, но и «худенькой не назовёшь», как позднее охарактеризует её Агафья. Волосы светлые, гладко зачёсаны, а на затылке стянуты в тугой узел (взади шишка, как скажет потом Агафья). Учительница приветливо улыбнулась ребятам, прошлась рукой по головам каждого из них, перебросилась несколькими словами с Василием Владимировичем и позвала всех внутрь здания. «Здесь, - показала она на первую дверь, - будет учиться второй класс. А здесь – мы с вами, четвёртый класс».

Она распахнула дверь и ввела всех в большую, светлую комнату:

– Вы видите, столов много, значит, вы будете не одни. Сегодня вы сядете так, как вы сидели в третьем классе, так же вы сядете и завтра, запомните свои места. А когда вы познакомитесь со всеми ребятами, я вас пересажу. Да, и ещё, ребята, В этом здании вы старшие. Малышей не обижать. Не будем?

- Нет! – раздалось шесть голосов

- А ты что? Будешь обижать? – подошла учительница к Тане Пановой. Как тебя зовут? Таня встала. Молчит…

- Ну, так кто ты?

- Таня Панова.

- Так ты что, Таня Панова, собираешься обижать малышей?

- Никого я не собираюсь обижать, если меня не обидят.

- Ясно, Таня. Надеюсь, что никто никого не обидит.

Учителя переглянулись. Они уже не раз говорили о каждом из ребят. И на Таню Василий Владимирович просил обратить особое внимание. И всё пошло своим чередом. Ираида Львовна – учительница внимательная, добрая. С самого начала учебного года она стала настраивать ребят на серьёзное отношение к учёбе: «Весной у вас будут испытания по всем предметам без исключения, даже по рисованию». .

- А что это такое, испытания?

- Слушайте, объясняю. Сейчас на уроках я вас спрашиваю одна, а на испытания будут приходить ещё те учителя, которые будут вас учить в пятом классе. На арифметику придёт математик, на чтение и письмо придёт учитель русского языка и литературы и так на все предметы. И спрашивать вас будут обо всём, что вы узнали за этот год. Поэтому учите уроки, как следует, а то останетесь на второй год в этом же классе.

Дома Таня рассказала всё это тяте с мамой. И началось всё поновой. Мать заставляла Таню выучивать все уроки наизусть, не допускала пропуска ни одного предлога, ни частицы, ни перестановки слов, иначе получала подзатыльник или хороший рывок за косу. На уроках Таня не могла пересказать своими словами, а шпарила всё наизусть. Этагольские ребята, которые учились три года с ней вместе, уже привыкли к этому, а местные стали следить пальцами по странице, смеяться.

- Ираида Львовна, а она наизусть выучила. А на вопросы она не сумеет ответить… И пошло, и поехало. Тане присвоили новое прозвище: «Зубрилка». Учительница пригласила в школу маму, но беседа с ней ни к чему не привела.. О чём бы они ни договаривались, мать оставалась при своём мнении: «Как я могу иё проверить, ежлив она выучит не как в книжке?» А книжки Тани были все заляпаны сажей: утром Агафья вставала с первыми петухами, поджигала дрова в русской печке и будила Таню: «Вставай уроки повторять». Таня пододвигала табуретку к шестку, вставала на неё на коленки, книгу клала на шесток и начинала уже выученное наизусть повторять для мамы. Без книги нельзя: мать должна видеть, что дочь по книге читает. А из трубы тем временем падают капли растаявшего снега вместе с сажей. Потому и заляпаны все книжки Тани.

Дрова Агафья всегда складывала в печь с вечера, сразу с растопкой, тонкой лучиной, наготовленной дедом Исааком заранее и высушенной на печке за чувалом. Утром старуха только чиркнет спичкой – и готово: дрова вспыхнули, как порох. Однажды она вот так спалила валенки старика, которые каждый вечер клала для просушки на дрова, утром вытаскивала их перед тем, как поджечь дрова. А тут забыла и спохватилась только, когда Исаак спросил: «Старуха, а где мои пимы?». И что, вы думаете, почувствовала себя виноватой? Как бы не так.

- Пимы-ы-ы? А в трубу вылетели… А ты чё, старый хрыч, ране не мог булькнуть, где твои пимы? И ты, тельбечина, сидишь тут, у огня, и не видишь, чё в печке деется?

Хотя сама сидела рядом с «тельбечиной».

❋ ❋ ❋

- Первая четверть учебного года подходила к концу. Училась Таня хорошо и вела себя нормально. Ираида Львовна пресекала всякие обзывания, тем самым предотвращая драки со стороны Тани.

В сентябре погода стояла неустойчивая: тёплые солнечные дни перемежались с затяжными нудными дождями. В октябре, где-то со второй декады, установилась такая благодать, что с трудом верилось в преддверие зимы. Буквально в последние дни октября на одной из перемен к Тане подошёл Коля Бурыкин и тоном заговорщика сказал: «Танька, у меня к тебе дело есть».

- Какое ещё дело? Говори.

- Только, чур, это большая тайна, не разболтаешь?

- Ну, вот ещё! А не веришь, зачем и говоришь?

- Ну, ладно. Так и быть. Ты кому больше всех доверяешь из подружек?

- Таньке Казанцевой и Насте Минеевой.

- Настю не надо. Наш Сашка с её сестрой поссорился.

- А в чём дело-то? Чё тянешь? Скоро звонок.

- Ладно, после уроков всё расскажу, только вам с Танькой.

После уроков все Этагольские обычно собирались все вместе и гурьбой бежали по лугу вдоль Песчаной до самого моста, а уж после него расходились по домам. Если кто-то задерживался, их поджидали на Махоушинском мостике. На этот раз Колька и обе Тани задержались, а всех остальных Венька Акулов подзадорил убежать вперёд. Такой у них с Колькой был уговор. Колька рассказал девчонкам, что завтра утром его старший брат Сашка с друзьями пойдут за орехами. Их будет шесть человек. Сашка и ещё трое из восьмого класса и двое из седьмого.

- Хотите пойти тоже?

- Завтра же в школу

- Подумаешь, один день пропустим! Может, ещё понедельник. Они-то ведь тоже пропустят. Всё равно уже четверть кончается. Только вы у родителей отпроситесь, а то искать будут, шум поднимут.

- А старшие-то возьмут нас?

- Нет, я брата уже просил, он только рассмеялся и сказал, чтоб я ещё подрос. Вот, я и задумал собрать вас. Нас уже трое да Венька с Ванькой.

- Мы с Ванькой враги, - заявила Таня Панова.

- Ничего подобного. Мой брат ещё весной Ваньке сказал, что, если он будет тебя обижать, то он сам его поколотит.

- А почему это твой брат так сказал?

- Я не знаю, папка ему велел тебя защищать.

Таня очень удивилась, но дома об этом ничего не сказала, о другом надо было говорить, а потом забыла. Таня не знала, как начать разговор с мамой об орехах. О тяте она и не думала. Знала, что отпустить или не отпустить может только мама. Она даже хотела вообще промолчать, всё равно не отпустит. Только уже вечером, перед тем, как лечь спать, она всё-таки не вытерпела и сказала:

- А завтра Таня Казанцева в школу не пойдёт.

- Пошто? Захворала ли чё ли?

- Нет, она с ребятишками за орехами пойдёт.

- За какими ишшо орехами?

И Таня передала их разговор с Колей Бурыкиным.

- С Бурыкиным, говоришь? А тебя он пошто не позвал?

- Позвал, только я думала, ты меня не отпустишь.

- Вот как ты о матери думашь. А чё люди скажут, чё я тебя на привязи держу, ты об етом не думала? А только пошто Колька? У их жа ишшо парень есь, старше Кольки?

- Да он тоже идёт со старшими друзьями.

- Дак ето совсем друго дело, а то куды жа одну-то мелюзгу пускать? И Агафья начала собирать дочь «по орехи». Собрала еду в отдельный мешочек и положила в торбочку, которую дала под шишки.

Утром рано собрались у Веньки. Когда пришёл Колька, убежали к мосту и спрятались в кустах: ведь надо было, чтобы школьники их не увидели и от старших укрыться, а то прогонят. А старшие тоже пережидали, когда школьники пробегут мост. Наконец, путь свободен, шестеро старшеклассников отправились из сарая Сашки. Немного подождав, из своей засады ринулись и малыши. Их было только чтверо, но через несколько минут догнал Ванька.

- Проспал? Соня!

- Нет, отец не отпустил, пришлось ждать, когда он уйдёт на работу.

- Вернёшься – будет взбучка.

- А, пускай, не впервой.

Шли молча, прячась за редкие на лугу кустики. Хорошо, что ребята впереди шли, не оглядываясь, уверенные в том, что за ними нет хвоста. Но вот луг кончился. Ребята вышли на широкую дорогу и ускорили шаг. Малышам стало труднее: чтобы не потерять из виду старших, им приходилось почти бежать, а дорога, хотя и была прикатанная, всё равно - то там, то здесь торчали камни. А трое из «шишкарей» шли босыми: Венька вообще никогда не обувался до самых снегов, Ванька второпях, убегая от отца, не успел найти ничего подходящего, а школьные ботинки не посмел надеть. Тане мать дала тятины опорки. «Куды я в них?» – подумала девочка»,- и, крадучись, убежала босиком. Теперь они все трое не могли не только бежать, но и шли-то кое-как, задерживая движение. Наконец, и эта дорога кончилась: ребята свернули с неё на узкую тропу, которая скоро разделилась на несколько тропинок, протоптанных скотом. Тане стало страшно: а вдруг коровы? Она схватила за руку подружку и не отпускала её до тех пор, пока не заметила, что они остались вдвоём. Начинался лес, пока редкий, но всё чаще стали попадаться кедры. Мальчишки, боясь потерять старших, бежали каждый по своей тропинке и тоже не сразу заметили пропажу девчонок. Первым озирнулся по сторонам Венька: «А где Таньки-то?.. Сошлись все на одной тропинке, позвали сначала потихоньку, боясь обнаружить себя. Потом позвали громче: «Танька! Таньки!» Но их голоса услышали не только Таньки, но и старшие ребята. «Что это? Мне послышалось. Братец мой зовёт кого-то», - сказал Саша. Все прислушались… Никого.

А малышня уже собрались все в кучу и стали совещаться.

- Что будем делать? Их мы уже потеряли.

- Надо кричать им, пока они далеко не ушли.

- Саша-а-а! – закричал Коля.

- Ну что я вам говорил? Он, конечно же, не один. Наверняка их целая орава. Подождём, пусть все заорут.

- Саша-а-а-а! – теперь уже можно было различить дружный хор голосов. Саша и с ним ещё Филька Аксёнов пошли на зов. Ещё издалека они увидели трёх пацанов и чуть подальше от них - двух девчонок.

- О, Боже, ещё девчонок нам не хватало! - присвистнул Филька.

- Тут уж ничего не поделаешь: это Колины подружки. Ребята постяли немного, притаившись за большим кедром, понаблюдали. Вроде всё тихо. Хотели уж выйти из засады, да вдруг увидели: Колька снял свои носки и заставляет надеть их какой-то девчонке, та отказывается.

- Ну, и сиди тут, - рассердился Колька. У тебя все ноги в крови, куда ты пойдёшь?

- Мы и так уж потеряли из-за вас ребят, - вмешался Сажин.

Видя, что у малышей разгорается не на шутку спор, Саша выскочил:

- Кто тут много крови потерял и что случилось?

Ребята так и присели: и радость, и испуг отразились на их мордашках одновременно.

- О, и ты тут? – подошёл Филька к Тане Пановой.

- А ты что, знаешь её?

- Да она часто бывает у наших соседей, Пьянковых. Мать у неё ого-го! Как она тебя отпустила-то? – обратился он к Тане. - Небось, сбежала да ещё и босиком!

Сашка тем временем осматривал поочерёдно ноги то Таньки, то Ваньки. Венькины ноги он смотреть не стал: «Тебя-то я знаю, ты, как родился, ещё не обувался. А вот эти двое изрядно поцарапали свои лапки. Давай-давай-давай, - Саша взял у Коли его носки и сам натянул на ноги Тани. – А сейчас вперёд! Разбираться будем у костра!»

Идти теперь оказалось не так уж далеко. Вот и Кедровая падь. Пока Саша с Филькой довели своих «преследователей», ушедшая вперёд четвёрка ребят нашли место для привала, разожгли костёр и уже вскипятили чай. Пообедали, и Саша приступил к «расправе». Он подсел к малышам.

- Кто организатор среди вас, я и сам знаю, потому и спрос весь с тебя, и ответ за всех держать будешь ты, - строго посмотрел он на младшего брата. – Родители знают, что ты здесь?

- Знают, - потупился Коля

- Кто знает? И отец? Отвечай.

- Нет, папа не знает.

- Ясно. А у остальных?

- У всех знают.

- И у Тани? – Аксёнов кивнул на Панову.

- Она бы без спроса не пошла, - всё ещё понурив голову, ответил Коля.

- Короче, дома у нас ещё будет с тобой разговор, - опять заговорил Саша, - А сейчас… Вы сюда зачем пришли? А- а-а, шишки бить. Так вот, идите, бейте. Ах, не знаете, где и как? - Сашка явно насмехался над ними. – Во-он, видите большое дерево? Там должно быть много шишек. Идите, только дальше не смейте ходить. К другим деревьям можно, но не дальше того кедра. А мы пойдём подальше, чтоб вам не мешать. К вечеру придём.

И они все шестеро ушли. Кольку брат назначил старшим.

- Слушайтесь его, он за вас в ответе.

Ребятишки все кучей побежали к большому кедру. Шишек под ним было видимо-невидимо. Как они все набросились на эти шишки! Настроение сразу стало просто праздничным. Собрав под этим кедром, они стали перебегать от одного дерева к другому. Кедры в этой пади были все приземистые, сучья росли чуть ли не над землёй, но влезать на деревья им строго запретили, поэтому, наполнив свои торбы до отказа шишками, они дружно направились к костру. Возбуждённые таким неожиданным успехом, ребята не заметили, как стемнело. Надо сказать, что в кедровом так же, как и в пихтовом лесу, очень быстро темнеет. Но ребятишки-то этого не знали и очень удивились, что уже наступила ночь. Однако старшие ещё не вернулись. В ожидании их мальчики подбросили в костёр веток, хворосту, что лежали неподалёку. Стало светло вокруг костра, зато вдали темь усилилась. Вдруг раздался протяжный волчий вой, сразу в нескольких местах. Испуганные ребятишки, как воробьи с мякины, ринулись прочь от костра в разные стороны. «Волки», увидев такую реакцию, выскочили из темноты и с криками: «Стойте!» «Вернитесь!» «Не бойтесь, волки к костру не подойдут!» - едва догнали малышей и собрали всех у костра. То ругая друг друга за такую «шутку», то хохоча, они рассказали едва успокоившимся малышам, что никаких волков здесь нет, что они хотели пошутить над ними, немного попугать.

- А вы повели себя глупо: никогда не надо убегать от костра, волки боятся огня и никогда не подойдут к костру.

Чтобы окончательно успокоить ребятишек, Саша спросил, как они пошишковали.

- Ну-ка, покажите свои торбочки.

Ребята, куда и страх девался, стали показывать свои запасы. Первую проверил Саша у Кольки и, выбрасывая одну за другой, вытряхнул все шишки на землю. Расхохотался. Остальные стали проверять у всех. И у каждого – то же самое: все торбочки были наполнены пустыми шишками. С трудом объяснили, почему шишки оказались пустыми: «Хотя на вид они все целые, а поищите орешки – их нет».

- Белочки потрудились. Они прямо на дереве срывают шишку, выбирают все орешки, а пустую шишку бросают вниз. Вот их вы и собрали.

Сколько было горя у ребят!

- Ладно, не горюйте, - успокаивали старшие. - Завтра пойдёте с нами, наберёте хороших. А сечас давайте за работу: кидайте свои шишки в костёр. Что тут поднялось! Забылись все огорчения и страхи.

- А теперь спать! Завтра рано разбудим.

Девочкам старшие натаскали травы, разбросили на неё все пустые торбочки, сверху укрыли, кто чем мог. Ночь была довольно холодная. Мальчишек забрали старшие себе под бочок. Трое из старших дежурили у костра, всю ночь поддерживая огонь. Утром рано, дежурила уже другая смена, опять готов был горячий чай и печёная в золе костра картошка. Поели, и все гуртом пошли шишковать. Малышам показали, как надо отличать целые шишки от пустых. Старшие полезли на кедры. В руках у каждого из них была бита. Они ударяли битой по веткам, и шишки летели вниз, больно ударяя малышей, если те не успевали отскочить. В этом тоже старшие дали им возможность самим постичь эту науку: пусть сами догадаются! Догадались: пока шишки сыпались, сборщики стояли в сторонке. Когда сбойщик слезал и залезал на другое дерево, сбор начинался снова. Так интересно и незаметно прошёл день. Шишек набрали столько, что едва дотащили до кострища. Опять надвигалась темнота. Вокруг костра светло, причём, чем выше пламя, тем шире круг освещённости, и тем гуще темнота за этим кругом, просто как-то странно и даже жутко: будто там нет никаких деревьев и просвета между ними, а сплошная чёрная стена кругом, куда ни глянь. Девочкам стало страшно. Они вспомнили прошлую ночь, как они от холода и страха жались друг к дружке. А сегодня, кажется, ещё будет холоднее: вон как небо вызвездило – нигде ни облачка. «Когда такое тёмное звёздное небо, мама Агафья всегда говорила, что мороз будет», - подумала Таня и взяла подружку за руку.

- Вы чего там шепчетесь, уж не сбежать ли хотите? – спросил один из восьмиклассников, которого Таня совсем не знала, слышала, как ребята называли его Лёхой.

- А мы их всех сейчас отправим домой, не то пошутил, не то всерьёз сказал Филька.

- Ну, сначала надо наполнить их торбочки, - подхватил Саша, - зря что ли они набивали себе шишки на затылках и на задницах? Все дружно засмеялись. Даже малыши смеялись над собой: стали поталкивать друг друга, смешно изображать, как они увёртывались от падающих на них шишек.

- Кого тут хотят отправлять домой да ещё с побитыми задницами?

От неожиданности все вздрогнули и оглянулись на голос. Из темноты подходил к ним высокий мужчина с ружьём на спине. Все притихли. Малыши не шевелились, девчонки, может, и не дышали.

- Леонтий Матвеич!!! - раздалось дружно несколько голосов старшеклассников.

- Леонтий Матвеич? – молнией пронеслось в голове Тани, - неужели это тот самый учитель, к которому мама всегда посылает тятю? Девочка прислушалась, видя, что ребята оживились.

- Вы что, охотитесь? А где Ваша добыча?

- А я не ради добычи. Просто хожу ради удовольствия, природой любуюсь. А вы-то, я вижу, шишковать пришли да ещё с малышами.

- Да мы и не думали их брать, они нас здесь уж догнали… Следом шли, прятались от нас.

Ребята рассказали учителю вчерашние приключенияи и вместе с ним опять рассмеялись.

- Так вы что, вчера уроки пропустили? И вы тоже? – спросил он у Коли, стоявшего рядом. – А вот это совсем не хорошо. Ведь вас накажут… всех, - добавил Леонтий Матвеевич, окинув всех взглядом. - Все молчали, малыши, как правило, глядели себе под ноги.

- Так кого вы сегодня хотели отправить домой-то? Их? - учитель кивнул на малышей.

- Да, их, Леонтий Матвеич, - вступил с ним в разговор Саша. – А Вы домой направляетесь? Одних-то их страшновато отправлять, на ночь глядя. А нам хочется завтра до обеда ещё пошишковать, а к ночи домой… Пропустим ещё день, за одно уж отвечать: семь бед – один ответ.

- Да нет, я ещё домой не иду: я ведь в отпуске. Но ребятам я помогу. Их, конечно, нельзя здесь на ночь оставлять. Я смотрю, вы очень легко одеты, а ночь холодная будет, как бы снег не выпал.

- Да трое из них вообще босиком,- вмешался в разговор Аксёнов старший.

- Ну что ж, я выведу их на дорогу, расскажу, как идти дальше, а там уж сами.

- А Вы?

- А что я? Я на ночлег, у меня тут шалаш неподалёку. А вот и луна выходит. Светло будет идти, как днём.

Ребята быстро наполнили торбочки «сборщиков» шишками. Таньке и Ваньке надели на ноги носки. Венька отказался. Леонтий Матвеевич вывел ребят на хорошо утоптанную тропу, прошёл немного ещё с ними. «Вот там, за поворотом, увидите развилок: одна тропа пойдёт влево, вторая – вправо. Вы пойдёте по ней. Через несколько метров увидите очень высокое дерево, оно там одно. Увидите его, значит, идёте правильно. От этого дерева совсем недалеко большая, широкая дорога. Там уж не заблудитесь. Выйдете по дороге на луг, и - рукой подать до моста. И вы, считай, дома. Ну, счастливо вам, шишкари-орешники. Учитель постоял ещё немного, глядя ребятишкам вслед, и повернул обратно, пошёл к своему шалашу. Ребята побежали дальше.

- Ой, волки-и! - испуганно крикнула Танька Казанцева и инстинктивно прыгнула в сторону, противоположную той, куда показала рукой. Все, как по команде, сбились в кучку и стали всматриваться в косогор, влево от тропы.

- Один, два, три… - считала Таня.

- А вон ещё два… рядом, - продолжал счёт Ваня. Все замерли. Молчали.

- А почему они так долго сидят и совсем не шевелятся, - наконец, заметил Коля. Венька, самый старший из них, давно уже сообразил, какие это «волки» и, чтобы подогреть их страх, шёпотом произнёс: «Дак они приглядываются, с кого из нас начать, а, может, намечают, кто кого будет хватать».

- Лучше бы не было этой лунищи… вон какая огромная, - с дрожью в голосе пискнула опять Таня, первая заметившая волков.

- Дура, - вступил с ней в спор Ванька, - сейчас хоть светло, как днём, а то бы шарахались наощупь.

- Да, - Таня не хотела ему уступать, - зато в темноте-то и волки бы нас не видели.

Коля и Таня молчали. Коля обратил внимание на какие-то насмешливые нотки в голосе Веньки и зорко продолжал вглядываться в волков. Таня, наученная горьким опытом насмешливых проделок мамы Агафьи, привыкла видеть подвох в поступках людей, которых она мало знала. Конечно, Таня по-настоящему испугалась, она хорошо знала свою подругу. Какой уж тут подвох… А вот Венька… Его Таня совсем не знала. Он второгодник и пришёл в их класс только в этом году. И живёт он далеко от её дома… Правда, один раз Таня всё-таки сталкивалась с Венькой близко. Это, когда они подрались с Симкой. Тогда Венька помогал им понять, о чём говорит Симка. Но то было тогда. Давно. А сейчас что-то мешало девочке доверять Веньке. И она молчала. Между тем, спор между Казанцевой и Сажиным разгорался и в любую минуту мог перейти врукопашную.

- Ну, а вы чё молчите, умники, - не вытерпел, наконец, Венька, – ты-то, Колька, уж давно догадался, какой волк тебя первый схватит. А вот, Танька молчит почему? Или тоже узнала своего вол…

Он не договорил. Видя, что Ванька уж совсем созрел для схватки с Таней, прячущейся за спину подружки, расхохотался: «Эй вы, петухи! Посмотрите, волки-то ведь всё еще сидят». И, продолжая хохотать, начал кричать, свистеть, бросать в сторону «волков» палки, камни.

- Это же пни…пеньки. Эх вы, дурни! Да разве волки усидели бы столько, видя перед собой такую добычу?

Теперь уже все расхохотались. Отсмеявшись, поправили свои торбочки и отправились дальше.

- Эх, сколько время зря потеряли, - сокрушённо произнёс Венька, - теперь бы уж где были… А всё из-за тебя, трусиха, - упрекнул он Таню, и без того чувствовавшую свою вину.

- Да ладно, зато будет, что в классе рассказать, - перебил его Колька.

- Ага, в классе. Забыли, чё Леонтий Матвеич говорил? Попадёт нам. Накажут нас всех, - напомнила Таня.

- В классе чё? Мне ишо от отца попадёт, - присоединился Ванька.

- Глядите, - перебил их грустный разговор Колька, - глядите: вон то, большое дерево!

- Ура-а-а-а! – заорали все, - значит, идём верно.

Скоро они вышли на широкую дорогу. Настроение у всех поднялось. Начались воспоминания:

- А здорово мы лопухнулись с беличьими шишками, ха-ха-ха.

- Вот, белки какие умные, а?

- А как нас шишками-то долбали. У меня до сих пор плечо болит!

- А у меня на башке шишка!

- Это чё? На спине, на башке… У меня вот под глазом синяк – дед опеть скажет с Танькой подрался.

- А ты чё, глазами шишки-то ловил али ртом?

- Нет, ж…й. Ха-ха-ха!

Так, за воспоминаниями, перебранкой с хохотом, толкотнёй, с перескакиванием с одной стороны дороги на другую, ребята не заметили, как потемнело: луна спряталась за тучи. Похолодало, начался ветер.

- Дак мы уже на лугу! Ур-а-а! Но их ликование скоро опять кончилось.

- Что это там за огни на мосту? – На сей раз первым заметил Венька. Коля подумал сначала, что теперь Венька сам хочет их разыграть, но, взглянув на его серьёзную физиономию, он всмотрелся вдаль. Точно, по всему мосту через Песчаную, по которому им предстоит скоро пройти, горят огни, словно кто-то развёл костры. Опять все остановились, стали думать, что делать дальше. Решили переходить Песчаную вброд. Подошли к берегу. Река здесь узкая, а это значит – глубокая. Это знала вся ребятня по личному опыту. Они сейчас находились как раз напротив Подворонья, куда они ходили с Василием Владимировичем на экскурсию… Оттуда хорошо было видно, как быстро течёт здесь река, и какое каменистое дно.

- А вода какая холодная счас, это вам не август, - высказал своё мнение Колька. - Да и девчонки могут утонуть.

- Нет, страшно…

- А давайте, посидим до утра, отойдём подальше от реки, а то тут холодно, - вся дрожа, предложила Таня.

- Ты с ума сошла. Счас уж дрожишь, а до утра и вовсе окочуришься, - засмеялся Венька. Он попытался войти в воду и тут же выскочил, как ошпаренный:

- Нет, я не побреду: вода леденучая, а течение – сразу с ног собьёт и унесёт прямо под те огни.

- Ну, давайте подождём, - снова заговорил Колька, - отойдём вон подальше, как сказала Танька, и посидим. Может, те, кто там застряли, уйдут, не будут же они всю ночь сидеть. Все согласились и поплелись подальше от берега.

- О! Я нашёл убежище, идите суды, - позвал Ванька.

Это была неглубокая, но широкая ямка. Кто-то, видно, брал песок из неё. Как раз уместились все пятеро. Ветер не так продувал, стало чуть теплее. Однако долго сидеть не смогли: то кто-то кому-то ноги придавил, то кто-то сам отсидел, а огни, как приросли к мосту, так и оставались на месте. Повошкались-повошкались да и стали один по одному вылезать. Ветер так и пронизывал их насквозь: на них ведь кроме рубашонок и не было ничего. Кто-то осмелился предложить, скорей всего, Венька: «Чёрт с ними! Пойдёмте, вить не убьют же нас».

Страшновато было, конечно, но все обрадовались этому смелому предложению. Пошли. Сначала потихоньку, неуверенно, потом посмелее, постепенно ускоряя шаг. Но что это? Огни отходят куда-то в сторону, а мост чернеет сам по себе… Свободный?! Из последних сил вся команда ринулась вперёд…. Бегом. На мосту никого! А огни так же неподвижны, но не на мосту, а справа, на лугу.

- Да это же скотогоны гонят сарлыков (яков) из Монголии. Да, здесь самое удобное место для ночлега после утомительного перегона скота по горам и лесам.

Уставшие животные спокойно лежали на лугу, а гонщики разложили вокруг стада костры и вместе с собаками, кто спал, кто отдыхал.

Обрадованные ребятишки бегом проскочили мост и – по домам. Первым отошёл Коля. Их дом стоял на самом берегу сразу за мостом, напротив молзавода. Недалеко от Коли разбежались по домам Венька с Ванькой. Их дома совсем рядом. Венькин справа, а Ванькин слева на стрелочке: справа улица идёт прямо, Центральная, а влево от Ваньки всего несколько домишек и всё. Дальше начинается сельское кладбище, мимо которого и надо пробежать ещё нашим подружкам, двум Таням. Сразу за кладбищем, немного в сторону от дороги, свернула домой Казанцева. А Тане предстоит пройти одной мимо школы, в которой она проучилась три года, ещё с километр пустырём. Справа шумит Этагол, слева невысокий увал, покрытый негустым лесом, куда они обычно бегали за земляникой… А вот и знакомый нам косогор, где дрались Таня с Симкой… Сразу, напротив него, мостик через Этагол. Пробежав мостик, Таня – бегом к дому. Постучала. И дверь тут же открылась, словно мама сидела возле неё. Старики так были рады приходу дочери, что Таня даже растерялась. Они оба ещё не ложились спать. Ждали. Мать накормила Таню горячим, от загнетки, ужином и уложила спать. «Завтра всё расскажешь», - сказала она дочери. А Таня едва доползла до постели и сразу уснула, как убитая. Ей снилось всё то, что она пережила вместе с ребятами за эти два дня: волки с белками играют в прятки, шишки падают прямо в огни, дядя охотник лезет на кедр - всё перепутано, не разберёшь, кто есть кто, и что где. Кажется, не успела Таня и уснуть-то как следует, а её кто-то трясёт за плечо и толкает: иди-иди. Наконец, девочка проснулась - её и в самом деле расталкивала мама Агафья:

- Иди-ка взгляни в окошко. Чё ты там видишь? - Танюшка с трудом понимала, чего от неё хотят. Она видела перед собой что-то невероятно белое, от чего и в избе было светло.

- Ну, чё молчишь-то?

Наконец-то, Таня поняла, и сон окончательно прошёл: «Зима!... Снег!»

- Дак вот, успела ты до зимы прийти домой, а братья Аксёновы, Филька с Ромкой, вот только что прошли, - рассказывала Агафья. – Бредут бедолаги по колено по снегу, а на плечах мешки. До Горного-то долго брести придётся. Я, было крикнула, чтоб к нам зашли отдохнуть или хошь мешки-то бы оставили, да куды там!

- Домой пойдём!

- Ну, идите, - рассмеялась старуха.

Только в понедельник уж в школе Колька рассказал своим друзьям, что старшие их товарищи, которые оставались ещё пошишковаать, ночью проснулись от сильного снегопада и тут же отправились домой. Снег сыпал на них всю ночь.

В понедельник рано утром собралась вся пятёрка у ворот Бурыкиных: поодиночке идти в школу боялись. Ещё издали услышали насмешливые крики:

- Шишкари идут!

- Прогульщики являются!

Венька предупредил: «Не связывайтесь, пройдём молча». Прошли. И что? В коридоре толпа ребят. Толкают друг друга. Задние мальчишки запрыгивают на впереди стоящих: что-то хотят рассмотреть. Шум, гам. Вдруг всё стихло, толпа расступилась: «Дайте им посмотреть!» И пришедшая пятёрка увидела: на стене большой лист – стенгазета, а на ней красочно нарисованы высокие красивые кедры, на кедрах, как на Новогодней ёлке игрушки - белки, и рядом вся пятёрка прогульщиков в смешных карикатурных позах, а под каждой карикатурой – их имена и фамилии. Такая же стенгазета со старшеклассниками висела в коридоре большой школы.

В итоге в табеле каждого прогульщика за первую четверть была выведена оценка за поведение «хорошо».

Так закончилась «ореховая» эпопея.

❋ ❋ ❋

Зима полностью вступила в свои права: завьюжило, затрещали морозы, снегу навалило, по словам Агафьи, «с сидячую кобылу». Дорога вдоль увала и по всему пустырю мимо кладбища была так занесена сугробами, что Танюшке приходилось обходить вкруговую: через сад бывшей усадьбы Петенёвых она попадала во двор, где Савка Орлов и Сюткины, дядя Гриша с семьёй. Здесь к Тане присоединялись Савка и Мамонка с Васеней, и вчетвером бежали по дороге, проложенной по Этаголу, до Кузовкиных. Ветер так толкал их в спину, что они безостановочно добегали до Центральной улицы. Теперь к ним выбегали со всех сторон и сверстники их, и старшеклассники. Крики, смех, визг – весь этот гам тревожил дворовых собак, во многих окнах, ещё тёмных, загорались огни. Иногда, то ли Агафье не поспится, то ли она перепутает, какие петухи поют, первые или вторые, возьмёт и разбудит Таню ни свет ни заря и отправит в школу. Таня забежит к Сюткиным, разбудят Савку и вчетвером побегут. В школе едва достучатся до дежурной истопницы, которая в ночь топит печи. Пожилая женщина, тётя Оля, поохает, поахает и впустит их в самый тёплый класс:

- Господи, помилуй, Да кто ж ето вас в такую рань да в етакий морозино из дому-то гонит? Никак с вечеру вышли: не ближний свет-то пробежали, сердешны. Лягьте, поспите ишо.

В обратный путь после уроков ходили всегда гурьбой, потому что с гор вдоль Песчаной всю зиму дул такой пронизывающий холодный ветер и с такой силой, что запросто мог сорвать с ног и унести до самых приторов. Надолго Тане запомнится эта дорога в школу: лопатинка чуть пониже пояса и вся-то «на веретено встряхни», без всяких штанишек, (мама Агафья по этому поводу говорила: «Чё ето, мужик али парнишка - штаны-то носить»), вязаные чулки тоже до колен, под коленками подвязаны шнурочками, которые то и дело, скатывались вниз. Попробуй на таком морозе и на ветру подтянуть – руки отморозишь, да и пользы никакой: коленки-то всё равно голы, прикрыты только становинкой и ситцевым платьишком. Бывало, до крови иссекал ветер эти бедные коленки. А голова? Надеть бы на неё одну шапчонку-ушанку да завязать бы под подбородком, в каких ходили её подружки, так нет же («тоже ведь не парнишка и не мужик!») Наденет платок, а сверху огромную шаль с кистями, завяжет концы узлом на спине. Туда бежать ещё куда ни шло: ветер в спину, а вот из школы… Ветер навстречу – и гуляет под этими платками и шалями. Сколько раз отмораживала Таня и нос, и уши. Тётя Поля Бурыкина как-то раз увидела, затащила домой, оттёрла снегом и надела шапку: «Вот, возьми, это Шуркина, ему она уже мала, а у Коли есть своя. И брось эту богатую шаль, в ней не согреешься на таком ветру». Таня испугалась и стала слёзно просить: «Тётя Поля, не надо мама будет ругаться, а шапку всё равно выбросит. И, ради Бога, не говорите маме, что я у вас отогревалась, мама заругат».

- Да что же это за мама такая, зверь что ли она?

- Нет, она хороша.

И всё–таки Агафья через день узнала о том, что Полина Зиновьевна отогревала Таню: деревня есть деревня - кто-то видел – и сарафанное радио донесло до её ушей. Но почему-то на сей раз обошлось – «хороша» мама не наказала дочь, а только предупредила: «А по жалостливым-то тётушкам не советую захаживать, матери худу славу создавать. Други как-то добегают до дома, а ты чё, из другого теста ли чё ли?»

На выходные Таня всегда уезжала к бабоньке Варваре и к няне Нюре. Ученики из Горного неделю жили в общежитии при школе, а в субботу за ними приезжали и увозили домой. В понедельник к урокам опять привозили на неделю… Вот, Таня и приспособилась с ними ездить. В субботу утром Агафья сразу собирала её для поездки в гости, а после уроков она даже и домой не забегала. Агафья издали увидит их в окно и выйдет на крылечко помахать рукой. В понедельник утром она этого сделать не может, потому что проезжают затемно.

Дни, проведённые у бабоньки Варвары, были для Тани всегда праздником. Тем более что маленькая Шура уже подросла: с ней можно было уже гулюкать, качать её в зыбке и даже на руки брать. Танюшка и к дяде Афоне привыкла, а то в первое время она не то стеснялась, не то боялась его. А бабоньку Варвару она вообще очень любила. Она всегда была такая добрая, ласковая, никогда на Таню не кричала, не ругалась. И Таня в любое время могла спросить её обо всём, что её интересовало. Как-то Таня спросила:

- Бабонька Варвара, а почему у меня две лёльки?

Та сначала не поняла:

- Как ето две?

- Ну, у меня же лёлька Анна и лёлька Марья.

- Лёлька Анна твоя законная крёстная, она крестила тебя, ты и зовёшь её лёлькой… А Марья - лёлька только для Доры, а вы с Онькой уж так, за одно с Дорой зовёте её лёлькой, - и бабонька вздохнула, о чём-то задумавшись.

И ещё в эту зиму у Тани был большой, радостный праздник – Новый год. Девочка впервые увидела Новогоднюю ёлку. Как она была разукрашена! Аж глаза разбегались. «Настоящие» дед Мороз и Снегурочка. Ребята все-все были в маскарадных костюмах и в масках. Таня тоже была наряжена – цыганкой. Уж тут Агафья постаралась: не пожалела своих шикарных разноцветных юбок из сундука. Сидела - ушивала,подгоняла на Таню. Пригодились и её кашемировые цветастые полушалки и шаль. Маску ей дядя Афоня вырезал из плотной жёлтой бумаги, которой чистят стёкла на лампы. А мама Агафья научила «цыганским» голосом гадать. Более того, рассказала кое-что, известное ей о тех, кому Таня должна погадать. За костюм дед Мороз дал Тане большую коробку цветных карандашей и альбом для рисования. А за хорошую учёбу здесь же, на ёлке, дали ей премию – валенки. Вот таким радостным и памятным был для Тани этот Новый, 1937-й год. Новогодние каникулы Таня полностью провела в Горном. За два дня до начала занятий приехала за ней мама Агафья и привезла опять письмо от братьев, теперь уже из Белокурихи. Писал Абрам. Он сообщал, что из Булатово все выехали, кроме Артамона Минеевича с Аксиньей Ивановной. Семья Карпа Булатова тоже переехала в Белокуриху, и Марья с Лазарем с ними. Оказывается, Лазарь давно уже на свободе, потом учился на каких-то курсах в Бийске и сечас работает в сберкассе, а Марья устроилась в стройцех на курорте. У них опять ребёнок растёт – мальчонка Анатолий.

После того, как Нюра прочитала письмо, Агафья долго молчала, потом будто сама с собой пробормотала: «Уехала, значит, подальше и што ести не наведалась».

- Аганя, ты вроде как не довольна, что у тебя есь дочь (они воспользовались отсутствием Танюшки, чтобы поговорить).

- Да я-то довольна, но вить и ей не мешало бы кой о чём помнить. Иё вить одеть, обуть надо, накормить. Девчонка-то ить растёт, вного уж надо.

- Да не прибедняйся ты, Аганя, ты вить знала, на чё шла… Вбежала Танюшка – разговор прервался.

- Давай собирайся, ехать надо, пока светло.

Варвара видела, что сестра чем-то недовольна, но чем, так и не поняла.

❋ ❋ ❋

После каникул, как обычно, в классе царило возбуждение: каждый хотел рассказать, как он провёл каникулы. А тут ещё Ираида Львовна пришла с новостью: скоро четвероклассников будут принимать в пионеры… Ребята загалдели пуще прежнего. Всем сразу захотелось стать пионерами, но Ираида Львовна охладила пыл: принимать будут только тех, у кого нет «неудов». Да и с удовлетворительными отметками посмотрят: то ли ты изо всех сил стараешься, да лучше не можешь, то ли ты ленишься. А уж о поведении и говорить нечего: отметка должна быть только «очень хорошо». Ираида Львовна обратила внимание, что во время всеобщего оживления в классе, Таня Панова и Сава Орлов сидели, как пришибленные: оба молчали, будто их это не касается. Она решила поговорить с ними отдельно. Савка сразу заявил, что он не хочет быть пионером и бабушка с дедушкой ему ни за что не разрешат.

- А можно я одной Вам скажу? – спросила Таня.

- Иди, Сава, гуляй. Ну, так что ты мне хочешь сказать, Таня? – обратилась к ней учительница.

- А можно, я всё-всё буду делать, что и пионеры, только сама пионером не буду?

- А что, ты, как Сава, тоже не хочешь быть пионеркой?

- Нет, я не, как Сава, я очень хочу быть пионеркой, но мне нельзя носить галстук.

- Почему, мама не разрешит?

- Нет.

Тане не хотелось говорить о маме ничего такого, что создаст «худу» славу ей.

– Вот.

И Таня робко показала свой маленький крестик.

- Понятно. – Ираиде Львовне жаль стало эту девочку. Её ещё Василий Владимирович предупреждал о семейном положении своей ученицы.

- Ну что ж, я поговорю с вожатой. Посещай все сборы, принимай участие в делах отряда, а ходить будешь без галстука. Обидно. А крестик-то свой всё-таки никому не показывай, - посоветовала Ираида Львовна.

Таня с удовольствием оставалась на сборы, стала участвовать в художественной самодеятельности. Особенно она любила читать стихи и участвовать в пирамидах. Очень гибкая, маленькая и лёгкая, в пирамидах она была всегда наверху, и ей это очень нравилось. Свою задержку после уроков Таня легко объясняла репетициями, т. к. мама ей этого не запрещала. Напротив, это тешило тщеславие Агафьи: вот какую она воспитала дочь, умную (учится лучше всех), талантливую (не каждая выступает на сцене), смелую (выше всех взбирается – не боится упасть). Но… Однажды Таня пришла домой, как обычно, немного задержавшись. Агафья в ярости:

- Где ты была? – И не дав дочери рта открыть, набросилась:

- Так вот ты на каких репетициях бывашь! У тяти своего, Исаака Платоновича, выучилась врать?! Я тебе покажу «сборы», ты у меня отведашь пионерию!!!

Таня давно поняла, откуда ветер дует, но молчала: всё равно рот открыть не даст. Нахлестала девчонку по щекам, по голове, повыдергала волосы… Натешилась. Затихла.

- Садись жри, антихрист.

Попробуй Таня отказаться – всё повторилось бы сначала.

Наконец, почти спокойно: «Ведешиха заходила, её внучок, хоть и сураз, а бабушку свою чтит, не позорит, а вот Т-танька П-панова (она даже зикнулась, как Савка) остаётся на пионерские сборы, она пионерка. Таня знала, что теперь ей можно хоть что-то сказать, и она рискнула: «Савка всё врёт, я никака не пионерка. Я правда, на репетиции остаюсь. Скоро концерт, и Ираида Львовна сказала, что родителям всех участников дадут пригласительные билеты, и ты, мама, сама увидишь, что я не вру. Пионеры все в красных галстуках, а у меня ведь нет его». И Агафья стала с нетерпением ждать этот концерт. Ей надо убедиться во многом. И она убедилась. Концерт был приурочен к дню памяти В. И. Ленина. Таня принесла пригласительный на имя Пановых - Исаака Платоновича и Агафьи Анисимовны. Старики согласились пойти оба. На удивление, Агафья даже разрешила и Исааку поехать. Нарядились оба, как «ко Христову Дню». Исаак запряг Гнедка в праздничную кошёвку и отправились все втроём да по дороге подобрали ещё таниных подружек.

Родителей Тани, как почётных гостей, усадили в первом ряду. После небольшого доклада о жизни Ленина, прочитанного одним из старшеклассников, начался концерт, которого Агафья едва дождалась. Выступали многие – стихи читали, пели, поставили коротенькую инсценировку, а Тани всё не было. Агафья уже начала нервничать: обманула. Дед Исаак беспокойно заёрзал, переживая за Таню. И вдруг конферансье, ученик пятого класса Мишка Поварницын, звонким голосом объявил: «А сейчас ученица четвёртого класса Таня Панова прочитает стихотворение Веры Инбер «Пять ночей и дней».

Текли, а стужа над Москвою
Такая лютая была.
Как будто он унёс с собою
Частицу нашего тепла.

Читала Таня громко, выразительно, проникновенно. Закончила. Поклонилась залу и улыбнулась своим родителям. Раздались аплодисменты. Агафья даже прослезилась и тут же недобро подумала о Ведешихе и её суразе: «Надо же, таку напраслину на девчонку наплели. Ето оне из зависти. Её-то сураз рази чё расскажет вот так-то? Я ишшо ей выскажу, пускай укоротит язык-то своему ябеде». Концерт, тем временем, шёл, и объявили последний номер – пирамиду. Таня была на самом верху. Агафье, конечно, не совсем поглянулось, что Таня была на виду у всех почти голая, но они все тут были одинаковы, она и Таньку-то узнала не сразу: искала глазами-то её с косой, а она спрятала косоньку-то «каку-то ермолку», как «баба в шашмуру» (тоже не понравилось Агафье). Не знай бы заранее, что она будет наверху, не нашла бы.

Пока ехали домой, Агафья всё размышляла: «Как же так, все, ну пускай не все, так половина-то уж точно, в «ошейниках», а наша без его. Но ить Савка болтал, чё Т-танька (опять передразнила Савку ) на каки-то сборы остаётся, а она и впрямь к концерту готовилась. Ну, я им укорочу языки-то».

Агафья грозилась укоротить языки Савке и его бабушке. А Таня обошлась без угроз. Хотя и прошло уже несколько дней после того, как мать жестоко наказала её, девочка не забыла это и знала, кто во всём виноват. На следующий же день после концерта Савка после уроков, как всегда, выскочил из класса самым перывым, оделся и бегом помчался домой. Таня – за ним. Правда, вскоре их догнали и многие ещё ребята. Но главное, не было Сюткиных, где-то они задержались. Тане это было на руку: все разойдутся раньше, а после Кузовкиных, по пустырю, они пойдут с Савкой вдвоём. Савка попытался, было, убежать вперёд, но не тут-то было. Девочка цепко ухватила его за лямку сумки, и уж теперь ему не вырваться. Слегка толкая друг друга, они вышли на лёд и по санной дороге пробежали до своротка на тропу по пустырю. Тут Таня развернула своего вражину лицом к себе и строго спросили: «Это ты наябедничал, что я пионерка и остаюсь на сборы?»

- Я н-н-не говорил.

- А откуда бы знала об этом твоя бабушка? Это она пришла к моей маме и нажаловалась ей на меня. Ябеда, врун! Я ведь ещё не пионерка. А за то, что меня из-за тебя ни за что наказали, сейчас я тебя накажу. Девчонка подбила его ноги и свалила в снег. Она тыкала его мордой в снег так, как её мать, дёргая за волосы, долбила головой об стол. Вытащит и снова воткнёт: «Будешь, будешь ещё ябедничать? Запомни, ябеда, сколько раз меня побьют, столько я тебя буду лупить так же больно. Сколько раз твоя бабушка придёт к моей матери, столько и ты будешь битый. Понял?»

- П-п-понял. Не б-буду, Т-танька, н-не буду.

- Ладно, поверю. Но помни, что я сказала. Иди, жалуйся своей бабушке. Вытащила его из снега, отряхнула и пошли по тропинке. Танька впереди, Савка за ней. А вскоре и Агафья встретилась с Ведешихой и, по всей видимости, высказала ей своё недовольство. Агафья ведь за словом в карман ещё никогда не лазила. Ведешиха-то когда-то была кержацким попом. Агапея Григорьевна - в одном приходе, Ведешиха – в другом. С Агапеей Агафья со времён каталажки не в ладах, а теперь и Ведешиха к ней перестала ходить. Очень уж Агафья не любит тех, кто «напраслину возводит». Вот, и Советы, почему она не любит? Потому, что, по её мнению всё, что принесли Советы, это «вопиющая несправедливость»: все эти комунии, колхозы, раскулачивание… «Царя-батюшку сбросили, самого Господа опохабили - да где же тут справедливость?»

Как бы там ни было, а больше стычек у Тани с Савкой не было. Таня только сама терзалась, часто плакала по ночам: ей, в отличие от мамы Агафьи, хотелось быть такой, как все, носить красный пионерский галстук и вместе с отрядом маршировать в пионерском строю, отдавать салют (а ей ведь только разрешали присутствовать на сборах). Очень хотелось Тане ходить с двумя косичками, как многие девочки ходят. Остригать свои волосы Таня не хотела, она любила их, но одна коса ей надоела. Только она ходила с одной косой. «Вот и получается по-маминому - «не как все», - с горечью думала девочка. А больше всего Таню терзало то, что маме Агафье она всё-таки говорила не всю правду. Выходит, обманывает, а ведь тятя Артамон говорил что обманывать, врать нельзя.

❋ ❋ ❋

В эту зиму произошло ещё одно событие: у няни Нюры родился ещё один ребёночек, Ванечка. Однажды, в очередной выходной, Тане сказали, что Ванечку будут крестить, а Таня будет крёстной. Девочка с радостью согласилась: «Ой, я буду лёлькой!» (Откуда ей было знать, что это за процедура?). Вечером, когда Афони не было дома, пришла Агапея Григорьевна со своей купелью. Вместе с бабонькой Варварой они пошли на Этагол. Воду для купели надо набирать только в полынье по течению (не против!). Набрали ведро, принесли, вылили в купель и окунули голенького малыша с головкой прямо в эту ледяную воду (это называется «погружение»). Малыш заверещал так, что «крёстная», перепугавшись, забилась под кровать в самый угол, едва её оттуда вытащили, чтобы отдать ей на руки до смерти перепуганного и замёрзшего до синевы младенца. А младенец, как ни странно, выжил! Оказывается, староверы-кержаки всех своих младенцев так «погружают».

Дальше зима прошла без особых происшествий. Лютовали морозы, завывали вьюги, ночами рыскали по дворам голодные волки – всё, как всегда. А вот весна пришла особенная. Как-то вдруг, неожиданно, зазвенела капель, дружно брызнули яркие солнечные лучи, растопили снежные заносы на полях, в лесах. С гор с шумом понеслись бурные потоки талой воды, и мутными ручьями вливаясь в Песчаную, вытеснили её из берегов. С силой отталкиваясь от неприступных утёсов Подворонья, она направила свои воды на луг и, приняв в себя мощнейший поток Этагола, затопила его до самой Махоушки. Сиротливо торчали крыши, а то и только трубы крайних домишек. Связь с центром прервалась, дети два дня не посещали школу. На третье утро Григорий Ипатович, председатель колхоза «Пролетарский труд», решил рискнуть. Был в колхозе огромный жеребец Петька. Дядя Гриша, как звала его вся ребятня, запряг Петьку в рыдван с широкой платформой и повёз сначала старших школьников, потом, высадив их на сушу, вернулся за малышами. Усадил их на платформу, как дед Мазай зайцев на бревно, и тронулся опять в путь. Да, видно, сбился с прежнего курса, угодил в выбоину (поверхность-то луга ведь не везде ровная была), и «зайчата» оказались в воде. «Держитесь друг за друга и за палки», - крикнул дядя Гриша (три палки были прибиты поперёк платформы). Вдруг все разом наклонились носами вперёд, Петька поплыл. Дядя Гриша, ругнувшись про себя, соскочил с рыдвана и оказался под самый подбородок в воде. «Держитесь крепче, не двигайтесь!» - ещё раз он крикнул ребятам, сам стал что-то искать в воде, с трудом удерживая за вожжи Петьку. Оказывается, телега слетела с курка. Как ему удалось это исправить в ледяной мутной воде, приподнимая телегу с живым грузом, одному Богу известно. «Поплыли» дальше. К концу пути телега выровнялась, вода была уже ниже платформы.

Вымокших и продрогших до костей ребят завели сразу в общежитие пихтовских школьников и срочно переодели в сухую одежду, собранную у ребят в общежитии и даже у соседей. И всё же это «купание» многим обошлось дорого и запомнилось надолго.

❋ ❋ ❋

Экзамены за четвёртый класс все сдали хорошо, и Ираида Львовна на линейке передала свой класс будущему классному руководителю. Имени этого учителя Таня, к сожалению, не помнит. Да и самого учителя припоминает очень смутно. Вёл он уроки пения и приходил в класс только раз неделю. А так как Тане учиться в пятом классе почти не пришлось, она и запомнила только, как разучивая песню о Щорсе, учитель заставлял ребят раскрывать рот на ширину четырёх пальцев:

Шёл отряд по берегу,
Шёл издалека.
Шёл под красным знаменем
Командир полка.

У Тани был плохой слух, она совсем не умела петь, а только старалась правильно открывать рот, то и дело вставляя в него четыре пальца и при этом крича громче всех. Девочке казалось, что учитель должен быть доволен её пением, а он почему-то всегда стучал указкой по столу и неизменно спрашивал: «Панова, тебе что, медведь на ухо наступил?» Ребята громко смеялись, а Таня сканфуженно опускала голову на парту и едва сдерживала слёзы обиды. Вот этим только и запомнила она своего первого классного руководителя. А почему ей не пришлось учиться в пятом классе, это другая история, о которой узнаем чуть позже.