Лапта в селе на Алтае

Лапта – веселко, лопасть, валек…
В. Даль.

Село наше располагалось на старом Чуйском тракте – ЧВТ, в предгорьях Алтая, среди невысоких гор, протянувшихся вдоль верховий реки Сараса, несущей свои воды в Катунь. Еще в начале хрущевских сельских реформ до появления волейбола, в селе играли в лапту – старинную русскую игру.

До середины 50-х поиграть, посмотреть на игру, встретить знакомых собиралось полсела. Сначала, обычно в воскресение, ребятишки помладше, собравшись и потолкавшись, поигравши в «ножички» на большом крыльце клуба, затевали игру в мяч на полянке рядом. Место для игры было уютное.

Под горкой, на склоне которой располагался клуб, через шоссе, на противоположном берегу, справа в Сарасу впадала речушка. Вдоль речушки протянулся низкий крутой щебенистый хребтик, сложенный, кажется, из кварцитовых пород, на его гриве, как и на склонах соседних отлогих хребтов, раньше росли громадные лиственницы. На склонах лиственницы вырубили, пустив их на колоды для поения скота и другие нужды, а склоны засеяли хлебами. Остались на них только пни в два-три обхвата, по состоянию которых только и можно судить о том, когда были срублены деревья.

Место удобное, а благодаря кварциту, много лет спустя, после того, как сползшие весной лед и снег счистили с южных склонов значительную часть растительности и загар на камнях, по утрам и вечерам склоны заиграли невиданным блеском. Этот блеск падая на заборы, огороды, темные приземистые строения, поражал настолько, насколько неожиданно он возникал и был несравним даже с блеском и фотоэффектами колорадских каньонов в «Золоте Маккены».

Прошло год-два, камни стали темнеть, пропал и блеск. Блеснуло село перед очередной реформой-перестройкой и погасло.

Игру в лапту ребятишки начинали, пользуясь упрощенными правилами, но ритуал начала игры старались соблюдать. Ритуал начинался обычно с выбора двух маток – руководителей команд. Чаще наиболее сильные игроки сами выдвигали себя матками и предлагали начать «делиться» т. е. разбиваться на две команды.

Происходило это так. Ребятишки «разбивались» попарно, договаривались в паре между собой о своих кличках, которые они назовут матке и матка, назвав кличку, которая ему понравится, случайно выберет в свою команду одного из них. Так, например, один из пары выбрав себе кличку «цветок», а другой «камень», подходили к одному из маток и спрашивали: «Матка, матка кого выберешь «цветок» или «камень»?». Матка, например, говорит: «Камень!» – и игрок с этой кличкой идет в команду этой матки. Другой игрок – «цветок» попадает в другую команду. Но иногда допускалось другое правило и «цветок» мог идти искать себе новую пару, чтобы попытать счастья у этой или другой матки.

Команд могло быть больше двух, пока две команды играли, остальные, дожидаясь своей очереди, входили в число зрителей и судей. Очередь наступала, если голившая команда становилась бьющей один или несколько раз, смотря по уговору или настроению и рассуждению зрителей.

Набрав команды матки делились, чьей команде «голить», стоять в поле и подавать мяч, а кому «бить» по мячу. Для бьющих целью игры было, как можно больше времени, не давать команде голящих стать бьющими. Голящие стремились к противоположной цели.

Поэтому, наверное, нельзя отождествлять лапту и бейсбол – цели не совпадают. Лапта не была спортивной игрой, она и родилась неизвестно когда, сохранялась она, наверное, привязанностью, любовью к определенному образу жизни. Изменились люди, появилась другая привязанность, ослабела в ее тени прежняя.

Делились матки используя лапту-биту, один матка подбрасывал биту, другой ловил биту правой рукой и держал ее вертикально. Бросавший также охватывал своей правой ладонью биту поверх и вплотную к руке второго, затем второй матка отпускал биту, перемещал свою правую руку поверх руки первого и снова ухватывал биту, так они, поочередно перемещая руки, достигали верхнего конца биты. Тот, чья рука охватывала биту за верхний конец, получал право со своей командой бить по мячу, другой матка и его команда голили. Однако, если в руке у выигравшего дележ оказывался слишком короткий кончик биты, мог возникнуть спор, который решался просто. Выигравший матка должен был удержать биту за кончик, а другой матка старался выбить ее из руки сильным броском мяча.

Играть допускалось несколькими битами разных размеров и веса, сильные ребята иногда, подражая взрослым игрокам, использовали чуть ли не тонкие жерди поухватистей, слабые ребятишки били широкими и легкими, чаще сделанными из штакетника, битами. Вообще-то и слабые пыжились друг перед другом, стараясь взять биту посолидней.

Перед игрой договаривались о пределах поля, о его начале и конце, о пределах площадок в начале и конце поля, где могли стоять игроки, не успевшие или не рискнувшие, сразу после удара по мячу, бежать до конца поля и обратно до его начала. На площадках, перед началом и за концом поля, бьющая команда находилась в безопасности, любой из бьющих, оказавшийся на поле вне площадки, мог быть осален мячом, после чего, команда голивших становилась бьющей и уже сразу ей надо было спасаться от осаливания. Кроме указанных, могли быть предусмотрены, при большой длине поля, и узкие площадки – «городки» на поле. Например, могла быть и одна площадка в середине поля, если поле делилось на две части и две, если поле делилось на три части.

Судя по применяемым словам, терминам, правилам, ритуалам, приемам, можно даже вообразить, что в игре каким-то образом отразилась история борьбы с диким полем и, что не от слова ли «голь» родилось слово «голить». А может в игре отразились привязанность и любовь к отголоскам времен. Возможно были времена и места где игра, правила, ритуалы были сложней, разнообразней. Сейчас припоминается лишь часть того, что осталось в памяти последнего поколения игравших в лапту.

Бьющие собирались на площадке у начала поля, каждый имел право на один удар по мячу. Матка, по уговору, – на один или более ударов. Подающий подбрасывал мяч вертикально вверх, когда бьющий делал замах для удара, немного выше своей головы так, чтобы траектория падающего мяча проходила через конец биты. Право на очередной удар игрок мог получить, только добежав до конца поля и вернувшись в его начало. Если поле было длинное, разбитое площадками на части, можно было добежать до ближней площадки, отстояться там, ожидая подходящего момента, и бежать дальше. Следовательно, после удара игрок может бежать, но может и не бежать. Если очень повезет можно сразу убежать и вернуться обратно, или добежать до края поля или до одной из площадок и там переждать до очередного хорошего удара по мячу.

Голившие могли размещаться в любом месте поля. На площадке по другую сторону от черты до начала поля, из голивших, находился только подающий мяч, им нередко становился матка.

Матка бьющих, руководя игроками, может решать, кому за кем бить, кому до какого места бежать и т.п. Бьющий встает, левым боком к черте, не заступая за нее, лицом к нему более чем на расстоянии вытянутой руки и длины биты встает противник, подающий мяч. Подает мяч игрок или матка голящей команды.

Команды в момент могут поменяться ролями, если один из голивших игроков поймает, после удара битой, мяч не коснувшийся земли, это называлось «взять галок». После галка, поймавшая его, команда шла бить, а противники – голить. В этом случае команды менялись местами не торопясь.

По-другому вели себя игроки если осаливали кого-то из бьющих, начиналась суета, игроки осаленной команды спешили быстро подобрать мяч и осалить любого из игроков противника, старающихся убежать на ближайшую площадку или в начало поля. Бывали и свалки у площадок, мяч мог помногу раз переходить от одной команды к другой, зрители, матки, игроки иногда не могли сразу разобраться, кто осален последним. Стараться осаливать надо было так, чтобы мяч не мог быть быстро подобран противником, а если и подобран, то чтобы вблизи него не оказалось игроков своей команды. В таких случаях голящие постоянно пользуются возможностью перебрасывать мяч друг другу.

Часто эту возможность применяет и подающий матка голящей команды. Осаленным также считался бьющий игрок, коснувшийся мяча за пределами площадки. Но, несмотря на это, иногда в свалке бьющий игрок хватал мяч и начинал гоняться за слабым и неповоротливым противником, оказавшимся рядом, надеясь, что свои игроки, поняв его уловку, успеют укрыться в «городах»-площадках, или за чертой на подаче у начала поля.

Такой уловкой чаще пользовались тогда, когда команда бьющих расходовала все права на удар. В случае, если схватившему мяч бьющему, удавалось удачно осалить противника, все игроки его команды, стоящие у начала поля, возобновляли свои права на новые удары по мячу. Часто о такой возможности забывали, а многие молодые игроки и не знали о ней. Поэтому последствием этой уловки могли быть стычки и споры среди игроков и зрителей.

Напряжение у голящих усиливалось всегда, когда за чертой у начала поля не оставалось игрока противника, имеющего права на удар. Большинство из голившей команды собиралось у черты начала поля, остальных голивший матка распределял так, чтобы успеть осалить любого игрока противника, а своим дать возможность, избегая осаливания, быстро забежать на любую площадку, лучше за чертой начала поля.

Матка бьющей команды тоже применял свои уловки, подавал советы своим игрокам, не оставались в стороне и зрители. Из стоявших на ближайшей площадке, он выбирал хорошо бьющих, ловких игроков для прорыва к началу поля. Остальные игроки старались отвлечь внимание голящих, провоцируя их, делая ложные движения, симулируя попытку прорыва к началу поля. Такие моменты игры были не только напряженными для игроков и зрителей, но и наиболее комичными. Если прорваться удавалось, были довольны все, кроме голивших и ожидавших своей очереди на игру.

Постепенно подходили новые зрители. Разогревшись зрелищем, начинали выражать желание принять участие в игре и зрители повзрослей – парни постарше, девушки, а затем и мужики.

Игра останавливалась, договаривались о новых правилах, местом для игры объявлялось шоссе Чуйского тракта проходящее рядом и его обочины – автомобили ЧВТ по нему в ту пору проезжали уже нечасто, а в окрестных деревнях редко где имелся хотя бы один. Если договаривались о большем количестве игроков, длина поля могла быть и 100 и более метров, метками для черты начала, конца поля, площадок, служили или телеграфные столбы, или столбы заборов и т.п. ориентиры, стоящие вдоль шоссе.

Затем, соблюдая ритуал, делились по командам, стараясь попасть к сильной матке. Делиться можно было у любой матки, эту возможность удачно использовали ребятишки, стараясь попасть к более благодушной к ним в данный момент матке. Для ребятишек этот момент нес элементы суда – любой присутствующий мог припомнить их проделки и провинности перед обществом, в момент дележа на парнишку мог пожаловаться и сверстник и взрослый, а матка, воспитывая, мог допустить его к дележу или не допустить.

Потом, используя биту, делились матки.

В каждой команде могло быть и 20 и более человек. Редко бывали и ограничения по возрасту, любой, кто мог бегать, поднять свою биту, имел возможность принять участие в игре. Обычно играли и ребятишки, и мужики за 60, и женщины, иногда за 40. Для самых маленьких соблюдались особые правила, они могли бить, бегать до ближайшей площадки, их не салили, били они битой, сделанной из широкой легкой дощечки и, если иногда попадали по мячу, их радости не было предела. Был и повод попыжиться перед сверстниками, было и желание превзойти друг друга в умении бить и бегать.

Поначалу из взрослых играли молодые мужики и жизнерадостные молодухи, но, когда веселье и задор от игры среди зрителей возрастали, подключались, собираясь по парам и загадывая клички, все более и более взрослые. Нередко зрители приглашали хором, проходящего мимо любимца, войти в ту или другую команду. Если игроков становилось много, и игра делалась менее интересной, игроки и зрители начинали требовать, чтобы желающие играть составляли новую команду и ждали своей очереди на игру. Так могло набраться и две, и три команды, и, если игра была в этот день интересной, она могла продолжаться до заката.

Во время игры не запрещалось и выходить из нее, выходить надо парой, один игрок из голившей команды, другой из бьющей, но обычно выходивший находил себе замену из зрителей, если противники не протестовали, укоряя тем, что приходит более сильный игрок. Иногда, когда игра шла вяло, сильная команда или зрители просили голящих принять более сильных игроков.

Игра всегда была интересней, когда играли равноценные команды. Равноценными команды чаще становились в процессе игры, во время игры первых двух команд по мере набора новых игроков, или, когда одна из команд выбывала и голить в поле шла новая команда. Маткой этой команды, включались еще и полюбившиеся зрителям игроки из проигравших. Да и маткой новой команды, нередко по желанию команды или зрителей, мог стать матка проигравшей команды.

От игрока требовались следующие качества:
– умение сильно и точно ударить по мячу, не давая галка, наиболее сильным считался тот, от удара которого мяч мог разлететься на клочки;
– умение руководить игрой;
– умение вывести из спора;
– умение быстро бегать и уворачиваться от удара мячом;
– умение поймать галок;
– умение осалить.

Матке требовались первые три качества. Права матки бить по мячу отличались от прав других игроков. По уговору он имел право на один или несколько ударов, причем момент воспользоваться этим правом он выбирал сам. Если он расходовал право на все удары, то с каждым вернувшимся от конца поля игроком он получал право на один удар, но не больше максимального их числа по уговору. Так, например, если максимум был два удара и матка их расходовал, он получал право на 1 удар, когда возвращался один игрок, на 2 – когда возвращался следующий. После этого он мог ударить один или два раза подряд. Максимальное число ударов выбиралась так, чтобы игра оставалась интересной и игрокам обеих команд, и зрителям.

Матки, чаще других игроков, восхищали зрителей своими ударами по мячу. Иногда, по уговору, матка мог передавать свое право на удар другому игроку, обычно, чтобы потренировать игрока или позабавить зрителей и команду. Мог матка и получить право на удар, забрав его у любого игрока. Этим правом матка пользовался в крайних случаях, нередко по просьбе самих игроков.

Было много веселья, когда спорили – попал или не попал мяч в игрока при осаливании. Спорщиков обычно не жаловали и старались осалить их как можно чувствительней, так чтобы он вскрикивал, морщился и не мог оспаривать осаливания. Иного злостного спорщика били мячом, зажатым в кулаке, валя с ног. Так обычно поступали только подростки или парни по отношению друг к другу.

Умением бить по мячу отличались бывшие фронтовики, подростки в войну не имели возможности играть и набираться опыта. Для игры в первые годы после войны служил связанный или скатанный из шерсти мяч. Иногда по весне их катали и ребятишки, собирая, конкурируя с птицами, линялую шерсть с коров. Потом появились мячи из толстой черной резины, потом мячи с цветной полоской, двухцветные. Использовались и теннисные мячи, пожалуй, самые удобные для этого дела, были еще и хоккейные, самые крепкие, но и они иногда разлетались в клочья, становясь жертвой лапты, сделанной из жердины. Такой мяч отбивал руки при попытке поймать его, да и осаленные им бывало теряли интерес к игре.

Очень оживляли игру и держали в напряжении голящих ребятишки. Более подвижные и шустрые, ударив по мячу или промахнувшись, использовали любой случай, чтобы перебежать на край поля, вернуться и получить право на удар по мячу. Незаметно перебежать от начала поля к концу было трудно, внимание голивших обычно обращено в сторону подачи мяча, а вот перебегающих от конца к началу, зачастую мог заметить только подающий мяч матка голившей команды. Нередко он притворялся, что не видит перебежки, чтобы дать противнику подбежать поближе и осалить его наверняка.

При перебежках ребятишки использовали много уловок, комбинировали их, придумывали новые. Строились они на использовании ловкости, быстроте реакции и оценке слабых мест на пути. Бежать старались так, чтобы не встретить на своем пути сильного противника, способного быстро получить переданный мяч и осалить.

Особенно забавляло зрителей, если паренек решал бежать на противника с мячом в руке, следя за его движениями, глядя ему в глаза, провоцируя на поспешный, неточный бросок. Были такие, кто, проделывая этот трюк, неоднократно спасали команду от поражения. Но и нередко кто-нибудь, не такой ловкий, но амбициозный, пытаясь проделать подобное, навлекал на себя упреки. В этом случае, под горячую руку, выговор мог получить и успешный в этом деле игрок, за провокацию слабого товарища. В подобных случаях игра на время прерывалась, пока игроки и зрители обменивались шутками, укорами, наставлениями.

Игра в лапту приходила с весной. Малышня, которой зима и школьные занятия казались уже вечностью, с интересом следила за пробуждением природы. Вызывало интерес и волнение, и появление из-под снега озимых, и их цвет, и запах; и птицы, дергающие на гнезда шерсть с линяющих коров; и земляные клопы «солдатики» с их узорчатыми спинками, ползущие из завалинок. Игры ждали как свободы, наступающей с последним днем занятий, который проводился учителями по традиции за селом, среди огоньков-жарков у истоков Сарасы.

Ждали так, как до того ждали возможности сбежать с занятий и отправиться на горы за березовым соком, за зеленью, слизуном, вшивым луком-вшивиком, за бурундуками, за яйцами сорок и дроздов, за летучими мышами, которые доверчиво устраивались за пазухой на теле, когда их выносили из пещеры. К солнцу, зелени, свободе, игре весной тянулись инстинктивно так, как инстинктивно многие глодали в школе мел и дома побелку со стен.

Сезон игр в лапту начинался после схода снега, когда просыхали поляны, дороги и обочины. Заканчивался он примерно после троицы, в пору начала закладки травяного силоса и заготовки сена, тогда у взрослых была одна забота – заготовки. А забота детей – занять на этих заготовках достойное место. Забота тех, кто в прошлом по возрасту был мал, кому не исполнилось 6-7 лет, была пойти возить копны. Те, кто постарше, приглядываются к конным граблям, а подростки косятся уже на конные косилки. На худой конец им можно, взяв вилы, в паре с девчатами пойти накладывать копны или траву на волокуши. Это следующий этап на пути взросления и самостоятельности, к которому стремился любой деревенский парнишка. Одна-две девочки, желательно послушных, будут ходить за ним сзади с граблями, а он как можно более грубым голосом будет подгонять копновозов.

Если пристальней вглядеться в игру, в ней, как и в жизни, при желании, можно увидеть все, что угодно. Если нет желания и воображения, игра будет выглядеть просто макетом-болванкой одной стороны жизни общества. Если желание есть, она может стать моделью какой-то значительной стороны жизни и души села. С помощью игры сохранялись старые забытые значения слов, обычаев, рождались новые. Наверное, игра была частью культуры и предметом, в котором культура отражалась. Пожалуй, и истории семей, и время их появления в этих местах, отражались в игре. Игра как-то незаметно сближала людей всех возрастов, укрепляла хорошие качества у взрослых и формировала их у молодых.

Но докатились хрущевские реформы, укрупнения. Сначала разрушили небольшой старенький, основательно построенный кирпичный маслозавод. Разрушили без толку: просто разломали и бросили все на месте. Закрыли каменный сырподвал. Через 2-3 года закрыли школьный интернат, в котором жили школьники десятка соседних деревень. Школа-семилетка стала начальной. Жители соседних деревень разъехались: и рабочих мест стало меньше, и детей надо было учить. Даже реки пообмелели и пообезрыбели, вдоль берегов речушек повырубили заросли, приказали рубить черемуху: «…она вредна для скотоводства, способствует распространению скотских болезней». Оказалось – удобней рубить все подряд.

Навсегда пропали ленки-таймени, чьи-то руки равнодушно добывали рыбу, засыпая в воду хлорку. А потом так же равнодушно выбрасывали на улицу архивы старинных сел при укрупнении районов. Школьникам стало привольней, экзамены оставили в 7-8 классах. Те, кому может быть это и нужно было, севшим за парту года за два-три перед нами, послевоенными, помогавшим кормить свои семьи и страну, уже служили в армии или вернулись оттуда с 2-4 классами, низкорослыми и коренастыми.

Доставали нас реформы до выпускного класса средней школы, в которой собрались ребята со всего района. Одних 10-х и 11-х классов в ней бывало до десятка. И в одном из них собрались ребята из нашей бывшей школы-интерната. С учениками этого класса преподаватели, включая директора, на уроке могли долго беседовать на отвлеченные темы. Класс они кажется выделяли среди других, может потому, что и игра в лапту наложила на него особый отпечаток. И поэтому возможно в этом классе допускались высказывания об отсутствии хлеба, о волнениях из-за его отсутствия; допускалось свободно говорить почти обо всем, без выводов и репрессий, не считая мелких неприятностей от редкого в ту пору либерала-шестидесятника, за резкие оценки результатов хрущевских реформ или простодушный ответ по поводу ценности лирики Маяковского.

Были, наверное, и другие причины внимания учителей к классу, такие как отсутствие у ребят хамства по отношению к людям старше себя. Старшие невольно были примером, отождествлялись с защитниками, победителями, жертвовавшими всем в близкой еще войне. Их недостатки, поступки конечно видели, но привычки обсуждать или судить старших не было. Уважали старших и потому, что в маленьком селе, после войны все были заняты делом, за детьми присматривать было некому, поэтому обязанностью любого проходящего взрослого было смотреть, не творят ли ребятишки чего непотребного, предостеречь, наказать, если необходимо, прийти и поговорить вечером с родителями. Может причина внимания была и в том, что даже неосознанно, для ребят время после Победы, не было временем после Виктории, а было временем после Беды.

Сейчас это трудно понять, теперь, возможно и неверно, но осознается – Виктория для одних, Беда для других.

Возвращались из армии ребята, привозили новые слова, привезли игру волейбол, привыкли к ней. И пришли новые слова: «пацан», «керя», вместо «братка», «паря» по отношению к сверстникам; за короткое время ушли значения слов «мать», «отец» по отношению к старшим; и лапта ушла, как ушли из села, до этого или после, «бабки», «чижик», «городки»…

С тех пор вошло в привычку догонять время, внедрять и «болы» и не только «болы». Может от того мы и живем, и мыслим со сдвигом не по времени, как нам кажется, а по фазе – на западе вновь в моде лесники, природа, родная история, культура. Похоже мы отвыкли управлять своими чувствами, желаниями, а инженеры наших чувств и желаний пока не освоили управления сознанием, путают волну с модой, а может и они давно не управляют собой.

Все же какое-то время держалась игра «бить-бежать», усеченный вариант лапты, с коротким полем, малым числом игроков. Играли в нее в основном малыши. До сих пор существует игра «вышибала» с волейбольным мячом. Раньше, с обычным мячом, она служила для тренировки способности и умения игроков в лапту, точно и сильно бросить в цель мяч, увернуться от мяча, ловить мяч и одной, и двумя руками.