В горах Алтайских

Глава первая

1.

Лето 1826 года. Горы Алтайские, возвышаясь над долиной реки Обь, сурово смотрят на спокойную равнину, и будто завидуют лёгкости и размеренности равнинной жизни. Ещё недавно с гор набегали улусы неспокойных калмыков и джунгаров. Сейчас же не сбегаешь – времена не те. По предгорью стоят сторожами казачьи крепости, редуты и маяки. Кочевники в полной мере испытали решительность и военную силу линейных казачьих полков, стоящих на защите рубежей Российской Империи. И теперь весной и осенью спускаются калмыки с гор, но с мирными намерениями, на ярмарки. Иногда только беспокоят приграничные посёлки, со стороны киргизской степи киргизы-кайсаки, барантачи – скот угоняют, но и там казаки гоняют и отлавливают степных разбойников.

По реке Чарыш стоят казачьи редуты и защиты. Пикой казачьей воткнулись посёлки станицы Чарышской в глубину гор. Живут и служат в станице и посёлках казаки 9-го полка полковника Бердина. Служба в разъездах да в караулах. Ездят с мастерами горными да чиновниками. Охраняют заводы и прииски государственные, обозы сопровождают. Смотрят, чтобы калмыки да киргизы на государевой земле не баловали. Бывало и свои, русские разбойники, нет, нет, да и пошалят. Не раз казаки Чарышской станицы ходили с караванами торговыми да посольствами правительственными, в землицу монгольскую да китайскую. На службе этой не раз отбивались от разбойников монгольских и хунхузов, разбойников китайских. В форпостах и редутах тоже служба не из лёгких. Возвели эти укрепления для защиты от набегов немирных кочевников джунгар. Сами строили, сами охраняют, сами же и ремонтируют. Запасы опять же казаки пополняют. Раньше, по Чарышским защитам кроме казаков ещё драгуны, да солдаты стояли. Тоже забота была! Они, драгуны-то, как дети малые – ни зверя добыть, ни землю вспахать, ни скотиной заниматься. Всё муштра у них, да учения. Работы все казаки за них и делали. Ушли войска в Россию, оставили только казаков границу охранять, да за укреплениями следить. Хорошо хоть арсеналы оставили. Вот и служили казаки, как в положении войсковом сказано, «доколе в силах».

2.

Со стороны реки Чагырки в сторону деревни Усть-Тулатинки ехал казачий разъезд: четыре казака и урядник. Одеты казаки были в синие мундиры с красными погонами, синие шаровары с красным лампасом. На головах лихо сидели чёрные кивера с красным верхом. Ввели сибирским линейным казакам кивера да фуражки и форму по типу уланской, да погоны красные по указу Императора «За усердие и исправность к службе». У троих висели через левое плечо драгунские ружья, через правое – лядунки (патронташи) на черных ремнях. Сабли были у всех на поясах кавалерийские, образца 1798 года, какие приняли на вооружение от ушедших драгун. У каждого было по два пистолета, висевших в кобурах на сёдлах. За поясами у всех кинжалы. Кони местной калмыцкой породы были невысокие, но выносливые, седла же были казачьи с мягкой подушкой. Сидя в таком седле, казаки неделями, не уставая, передвигались по горам. Посылал этот разъезд с Тулатинского редута комендант пятидесятник Вологушин. Доложили ему казаки тулатинские, что на козулю, так местные называют косулю, охотились на реке Чагырке. Увидели они, как чагырские мужики что-то копали в пещерах. Посылая казаков, Вологушин наказывал уряднику Березовскому.
– Гляньте там, Трофим, если опять «чудские клады» мужики роють, разгоните и пригрозите холодной. Если не перестанут, вяжите и сюда тащите. Земли-то там государевы, вдруг золотишко найдут.

Съездили, поглядели, копают потихоньку, вроде ничего не нашли. Помахали нагайками, пригрозили холодной, да в обратный путь на редут. О «чудских кладах» в округе многие слышали. Рассказывали, как калмык старый, который за порохом приходил в Тулату, говорил: раньше народ здесь жил, «железные люди» прозывались, а народ тот жил в пещерах. Росту эти люди были малого, как семилетний ребёнок. Золота у этого народа было, как грязи, и был у них божок – «Баба золотая». Баба та пудов пять весом, чистого золота. Задумали калмыки умыкнуть ту бабу, и пришли к «железным людям» с оружием. Увидали «железные люди» оружие, да и убежали в пещеры, а бабу-то с собой уволокли. Калмыки, было, за ними кинулись, да пещера обвалилась и завалила насмерть десять калмыков. После этого калмыки больше не ищут «Золотую бабу» и пещеры стороной обходят. Многие мужики, услышав это, начали пещеры копать и искали золото «железных людей». А «чудскими кладами» прозвали, потому, как многие с уральских заводов приехали. На Урале ходят легенды о «чуди белоглазой», что «чудь» эта живёт в горах и стережёт золото. Вот и местных «железных людей» – «чудью» прозвали.

– Не имётся мужикам, какой год уже всё ищут, да не находят – сказал Пётр Чирков, – ведь сколько разов нагайками их гоняли. Не уймутся!
– Да им чё делать-то? Весной отсеялись, да за лопаты взялись, – вторил ему пожилой казак Илья Деев.
– А можа, есть она, баба-то, а? – почесал лоб, сдвинув кивер на затылок, задумчиво проговорил молодой казак Андрейка Назаров.
– Есть, да не одна. Видал, рядом с мужиками бабы ихние, грудастые как коровы. – пошутил Чирков.
– Да я не про ихних баб, я про золотую – обиделся Андрейка.
– Ты под юбку-то загляни, можа они тожа золотые.
Тут они все впятером захохотали. И веселей ехать как-то стало. Так за разговорами подъехали они к броду через реку Тулата. Переехав брод, повернули по дороге направо к деревне.

Когда-то в двух верстах от Усть-Тулатинки, на переправе через Чарыш, находился казачий дозор. На горе Мохнатой стояла вышка дозорная, и при ней постоянно были в охранении десять казаков посменно. Линию продвинули дальше в горы и маяк на Мохнатой убрали за ненадобностью. На том месте сейчас хариуса да тальменя ловят казаки. Усть-Тулатинка деревня богатая, мужики здесь коней да овец держат. Коров у них тоже богато, да улики держат с пчёлами. Не бедные мужики усть-тулатинцы. Проехав на край деревни, казаки напились из речки. Да коням немного воды дали. Недалече до дома, двенадцать вёрст отсюда до редута Тулатинского, да всё прямо.

3.

В Тулату въехали вечером. Урядник Березовский отпустил казаков по домам. А сам поехал к коменданту в редут. Дорога проходила мимо казачьих изб, что выстроились во фронт, ровно, как на параде. Редут Тулатинский находился на левом берегу реки Тулаты под горой Малиновой. Был редут квадратный со стороной 20 сажень. По двум углам находились бастионы с пушками. Ограду имел в виде палисада, приспособленного для стрельбы из ружей. С наружной стороны палисада была насыпь со рвом по грудь. Внутри была казарма и арсенал. Так же, внутри за палисадом, была вышка наблюдательная. Между бастионами были ворота, к ним-то и шла дорога, вдоль которой стояли 50 казачьих домов. На воротах казак, часовой, Семён Стрельцов.
– Здорова, Трофим, как там на Чагырке? Нашли мужички золотишка, ай нет?
– Слава Богу, Семён. Да какое там золото, кроми грязи ничё нет. Разогнали, да в обрат.

Урядник прошёл за палисад и направился к казарме. Казарма делилась на две части. В большей части казаки квартировались, в меньшей – комендант сидел с писарем.

В комендантской пятидесятник с писарем Григорием Зыряновым пили чай с мёдом.
– Здорова вечеряли, начальство!
– Слава Богу. Ну как там, урядник, на Чагырке? – спросил комендант Вологушин.
– Как ты велел, Иван, разогнали и пригрозили.
– Ну и ладно. Садись с нами, Трофим, чай пить.
– Спасибо, домой пойду. Как через посёлок ехал, я жене крикнул, чтобы собирала вечерять.
– Ну, отдыхай, урядник. Не забудь, завтре тебе на караул, в редут заступать.
– Помню. Ну, пошёл я.

Комендант Иван Вологушин был из местных казаков, нестарый ещё мужчина, годов сорока пяти. Казак был серьёзный и рассудительный. Не раз Иван ходил по службе и на Колыванский завод, и в Барнаульский сопровождал серебряный обоз. Казак он был среднего роста, фигурой сухой и жилистый. Усы имел светлые, бороды не носил. На службах разных дошёл до пятидесятника, и назначили его комендантом в родную Тулату. Приехав по назначению в родной посёлок, родителей не застал в живых. Братья обженились. Старший хозяйку в родительский дом привёл. Младший примакует зятем у казака Бирюкова. Строиться Иван решил позже, как сам женится. Так и живёт в комендантской с холостыми служивыми за стенкой. Да и удобно, вся служба перед глазами. Оттого и получал поощрения от командира полка за хорошее состояние редута и усердную службу казаков.

– А ты, писарь, домой-то что не идёшь, а? – спросил комендант у Зырянова.
– Да я с женой поругался, думал у тебя остаться.
– Оставайся, места хватит.
«Вот ведь, молодой Гришка, двадцать пять всего, а уже трёх детей имеет, – подумал Вологушин. – Нынче к осени обженюсь, ей Богу».

Глава вторая

1.

По дороге из Чарышского форпоста на Тулатинский редут утром выехал казачий офицер в сопровождении двух казаков. Офицер этот был командир 5 эскадрона 9 линейного полка сотник Кузнецов. В то время в Сибирском линейном казачьем войске, в отличие от других казачьих войск, деления полков было на батальоны и эскадроны, а не на дивизионы и сотни. Офицер был одет в синий мундир с серебряными эполетами, в синие шаровары с красными лампасами. На голове была фуражка по цвету формы. На поясе-шарфе висела сабля хорошей ручной роботы, на седле – два пистолета.

Николай Павлович Кузнецов был родом из Омска, старинного сибирского казачьего рода. По семейной легенде его предки пришли в Сибирь с отрядом Ермака. Выбор он сделал ещё маленьким казачонком, когда дед его, отставной казачий офицер, рассказывал ему о своей службе. Пять лет назад Николай окончил войсковое училище в Омске. Прослужил при штабе войска два года. Когда в девятом полку освободилась офицерская должность, он был определён на службу в этот полк в чине сотника. Командир полка, Фёдор Ефимович Бердин, служил когда-то с отцом Николая, и принял Кузнецова, как родного сына. В станице Антоньевской, где был штаб полка, нового офицера встретили радушно, и определили командиром пятого эскадрона. С тех пор сотник Кузнецов командовал чарышскими казаками, казаки его эскадрона несли службу в форпосте Чарышском и на редутах Тулатинском и Сосновском.

Дорога от станицы Чарышской до Тулатинского редута 12 верст. Пролегала дорога по долине между живописных гор. Справа горы были почти голые, небольшие кустарники и тропы, натоптанные табунами казачьих коней, отарами овец и коз. Слева горы шли от дороги в полверсты, и по склонам были покрыты пихтой и берёзой. Иногда выходили на склоны косули. Над горами парили беркуты, выискивая добычу. Казаки рассказывали: недавно шёл обоз с Тулаты до Чарышской и беркуты с гор согнали косулю. Косуля, ища зашиты у людей, подбежала к обозу и пошла рядом. Нежданную добычу конечно взяли. Вот такие беркуты здесь, даже на косуль охотятся.

Ехали молча, казаки поглядывали в левую сторону, ружья держали наготове. Каргонские разбойники Белоусовы шалили на дорогах от Сентелека до Риддерска. Братья Белоусовы жили и работали на каргонской каменоломне каменщиками. Вырубали из породы яшму и доставляли на завод Колыванский. Весной, недовольные начальством, разоружили двух солдат, связали и, отобрав у них ружья, ушли в горы. Перед тем, как уйти, разворовали склады. Потом собрали всех каменотёсов в посёлке Каргон и напали на деревню Чечулиху. Забрали все ружья, коней, деньги, ушли через Чарыш неизвестно куда. И вот появились опять. Вчера к вечеру охотник с Сентелека приходил и рассказал, что опять они воровать начали в округе. Да и не просто воровать, а до убийства дошли. Проезжал казак через посёлок Каргон, так вот они казака-то и убили. Вот и ехал сотник в Тулату, чтобы собрать казаков и изловить лиходеев Белоусовых.

2.

В Тулате Кузнецов объяснил всё коменданту и велел собрать двадцать казаков на поимку банды Белоусовых. Выехав к вечеру отряд казаков с двумя урядниками и сотником, направились в сторону Сентелека. От Тулаты до Сентелека вёрст тридцать с небольшим. Ехали с высланным вперёд охранением. Переправились через реку и поднялись на гору Тёплую, там встали на ночёвку. У костра за чаем разговаривали.
– И чего им, каменотёсам-то, не живётся спокойно, – рассуждал урядник Березовский, – ломай камешки да по реке спускай. Нет, им поразбойничать захотелось.
– Ну, видать, не мёд было, раз взбунтовались. А кого они загубили-то, чей казак-то, а, братцы? – спросил казак Никифор Крушихин.
– У сотника спроси, он должён знать, чей. – Ответил Березовский, и, помолчав, добавил: – Не мёд, говоришь? Не видал я, братка, чтоб у кого-то молочные реки в кисельных берегах текли, однако, не каждый душегубцем становится!
– Десятого полка казак, должно быть. Наши в те места не ходили – ответил сотник.
– У его, поди, и детишки остались. Эх, душегубы, доберёмся до вас! – Зло проговорил Денис Тарский.

Казаков выбирал для отряда сам сотник. Выбрал самых лучших охотников и проводников с редута. Казаки почти все были за тридцать лет и женатые. Молодых не взял, хоть и просилось много. Жалко молодых, не дай Бог в горячке под разбойничьи пули попадут. Сидя у костра и наблюдая за казаками Чарышской станицы, сотник Кузнецов отмечал некоторые различие их от казаков Омска и Иртышской линии. Казаки алтайских станиц происходили в основном из беломестных казаков сибирских крепостей. Они, как настоящие сибиряки, отличались домовитостью и спокойными характерами. По Иртышской линии казаки были из донских и уральских годовальщиков, и характеры у них были как у степняков. Среди иртышцев сильно было деление между богатыми и бедными казаками, у чарышских же казаков не было сильно богатых, как впрочем, и бедных. На Колыванской линии казаки были более похожи на городских жителей, чем на сельских. Домотканую одежду не носили, всю материю покупали, в степных же станицах Иртышской линии нередко можно было встретить казака в домотканой одежде. В иртышских казачьих поселениях казаки жили совместно с крестьянами, селения их были без правильных улиц. Алтайские казаки не пускали в свои посёлки крестьян, а улицы были как по линейке, и отличались чистотой и порядком. По характеру алтайские казаки были рассудительные и спокойные, иртышцы же были суетливые, и резкие на язык. Телосложения иртышские были сухого и невысокого, как и все степняки. Среди алтайских казаков часто встречались высокие, почти богатыри, костью они были широкой и даже небольшого роста казаки отличались силой. Наверное, жизнь в горах сделала потомков беломестных городовых казаков такими спокойными и сильными. Что ещё очень удивило омича Кузнецова, так это то, что чарышские казаки почти не пили водки. В Омске он часто видел, как по праздникам казаки упивались до бесчувствия, нередко получались драки по пьяному делу. Служа в Чарышской, он очень редко видел выпивших казаков, они если и выпивали, то в основном медовуху, от которой не приходили в ярость, как от водки. В прошлом году сотник наблюдал, как на станичном собрании за пьянство приговорили казака к порке. На станичной площади дали пьянице десять плетей и приговорили к общественным работам. В течении месяца этот казак мёл станичную площадь и прятал глаза от стыда перед станичниками. В общем, Кузнецов был доволен своими казаками и рад, что служить ему выпало именно в Чарышской станице.

– Урядник, кого в караул поставил, – спросил сотник у Березовского.
– Пужеракина да Везигина поставил.
– Добро. Всем спать, по заре пойдём дальше.

3.

Утром, по первым лучам солнца, отряд двинулся дальше. Дорога проходила по крутому склону, справа за невысокими горами виднелись Сентелекские белки. Белками их казаки называли потому, что почти всё время, за исключения нескольких дней в июле, они были покрыты снегом. Справа в долине, вдалеке нёс свои воды бурный Чарыш. Спустившись в долину реки Сентелек, казаки переехали вброд эту бурную речку. Деревня Сентелек была из новых, небольшая. Домов тридцать прислонилось на правом берегу у подножья горы. Крестьяне в Сентелеке жили богато и всегда с радостью принимали проезжих гостей. Занимались они скотоводством и держали пасеки. Ещё одним из занятий крестьян Сентелека было собирание бадана. Сушили и употребляли его как чай. Имели пашни и огороды, поэтому всегда были с хлебом, мёдом и мясом. Так же промышляли соболя в белках и добывали козуль, маралов и кабанов на мясо. Некоторые и на медведя ходили, но редко. В деревне их встретили казаки, высланные вперёд с местным старшиной деревни.
– Здравия желаю, ваше благородие, – поздоровался старшина.
– Здорова, старик, – ответил сотник.

Старшина был мужик годов шестидесяти, из отставных солдат Змеиногорского завода. Не смотря на свои года, ходил прямо и имел бравый вид.
– Расскажи, старик, где нам разбойников искать? – спросил Кузнецов у старшины.
– Я думаю, на Каргонских белках, хотя вам сподручней сначала в посёлок их заехать. Они у родных по переменке ночуют.
– Откуда знаешь про ночёвки?
– Дык, прибегал с Чечулихи зверолов, говорил, там их двоих видал. В бане парились. Он мимо ехал, дык они его заставили с ними водку пить. Бахвалились, что за Чарышом у калмык коней отобрали да золотишком разжились. Ещё хвалились, что казака убили, мол, не боятся они ни кого. Звали с собой зверолова, а он, как они упились, убежал и к нам пришёл. Домой в Чечулишу не пошёл, боится, что они его там достанут и с собой в белки уволокут. Я его в Чарышскую к вам послал, не дошёл?
– Дошёл. Отец, спасибо что послал.
– Рад стараться, ваше благородие! Я же сам из служивых, понимаю, что к чему.
– Ты, староста, дай человека с нами конного. Мы как на Каргонские каменоломни свернём, пусть он дальше в Риддерский бежит и предупредит о разбойных.
– Сделаю, господин сотник, сына отправлю, так надёжней будет.
– Ну, вели ему собираться. Пока собирается, чаем напоишь?
– Дык, милости просим, пройдемте ко мне!

Пока сотник с казаками пили чай у старшины, приехал верхом его сын. Сын был лет двадцати пяти, роста высокого, широк в плечах с белокурой бородой и шевелюрой. Одет был, как и все местные крестьяне, идущие в тайгу. На нём был полукафтан и штаны из замши косули. Шапка колпак, тоже из замши. Сапоги – ичиги, в обтяжку. Такие ичиги надевали, только намочив, и не снимали, пока не приходили домой. За спиной было ружьё, за поясом нож и топор. Коник был местной породы с калмыцким седлом, через седло кожаные сумки с провиантом.
– Ну что готов? Как зовут тебя, малый? – спросил сотник.
– Микиткой его кличут, – ответил за него отец, – ты сотник не смотри, что он молчун. Зато все окрестные горы знает, аж до Катуни-реки.
– Ну, добро. На конь! – Скомандовал сотник – Рысью, по два, проводник со мной. Марш!
Отряд вытянулся по дороге на Каргон.

Глава третья

1.

Дорога до Каргонского посёлка шла по левому берегу Чарыша. Дорога не из лёгких, отряду постоянно приходилось переходить вброд многочисленные речки. К обеду подошли к месту, где река течёт по узкому проходу между двух отвесных скал. Пять казаков с урядником сотник отправил вдоль реки. Сам с остальными и проводником пошёл горами.
– Вы, как пройдёте проход, встаньте лагерем, и ждите, когда мы с горы спустимся, – наказывал сотник уряднику Березовскому, – если разбойные пойдут по проходу, встретите их из ружей и не пускайте далее. Мы успеем спуститься и с тылу их возьмём. Если же разбойников не увидите, не шумите, ждите нас.
– Будит сделано, господин сотник, – Урядник повёл своих к проходу у реки.

Сотник же остальных повёл дальше по горе. Поднявшись сажень на сорок, велел казакам спешиться. Поставил их во фронт в линию и они медленно стали подниматься в гору. Одолев подъём и, передохнув на вершине, отряд в таком же порядке спустился к проходу. Спустившись, сотник отправил казака за Березовским и, по приходу казаков, двинулись дальше к Каргонскому посёлку. К вечеру подошли к посёлку. Тут Кузнецов велел сыну старшины идти вперёд до Риддерска, чтобы разбойники не заподозрили, что он идёт с казаками, наказал:
– Если встретишь разбойников, не говори, что едешь в Риддерск. Скажи, мол, в горы на охоту, да хотел заехать к родственнику в Чечулиху. Я тут бумагу написал управляющему в Риддерске, передашь. Понял?
Никита кивнул, взял пакет и молча поехал в сторону посёлка. Сотник отправил двух казаков за ним, чтобы посмотрели, как он проедет посёлок. Через час посланные казаки вернулись.
– Ну как он там, проехал, Микитка? – Спросил сотник.
– Проехал, ваше благородие. В посёлке разбойных, человек двадцать. Все с ружьями, у кого сабельки. Он, как через посёлок проезжал, разбойные его остановили и повели к дому на окраине, ближе к дороге на каменоломню. Через полчаса отпустили, но проводили до дороги на Чечулиху.
– Вот и славно. Как стемнеет, подойдем ближе. Ты, Березовский, бери пять казаков и иди по ущелью к каменоломне. Найди там место для засады и жди. Как увидишь разбойников, стреляй из всех ружей. И не дай им уйти в горы. Ты, Иванов, с пятью казаками – приказал сотник второму уряднику, – перейди вброд реку и за посёлком сделай тоже засаду, чтобы они к Чечулихе не проскочили. Там ещё с Риддерска должны подойти солдаты тебе в помощь. Я бумагу управляющему Риддерска написал. Как услышите выстрелы – будьте наготове. Ну, всё, с Богом, станичники.

Разошлись, как и было указанно. Березовский со своими казаками поднялись выше по ущелью и залегли в камнях. Урядник Иванов обошёл посёлок с тыла и залёг со своими по дороге на Чечулиху. Сотник Кузнецов, оставив с лошадьми троих казаков, с остальными двенадцатью скрытно начал продвигаться к посёлку. Луна освещала крайние избы к дороге, другие дома были в тени горы. В окнах трёх избушек горел свет, и казаки начали тихо подходить и окружать эти дома. Кузнецов с четырьмя казаками подходили к самой большой избе, откуда был слышен гул голосов. Денис Тарский осторожно подобрался к избе и подслушал разговор.
– Тут они все. Пьяные, сотник. Водку пьют, что-то про Сентелек говорят. Надо аккуратней – пьяный мужик, он смелый.
– Добро, возьмите на прицел окна и двери. Если пойдут на прорыв, стреляйте.

Подозвав остальных казаков и распределив их вокруг дома, сотник крикнул:
– Белоусовы, кидай оружие, выходи на улицу!

В избе послышался шум и погасла лучина. Сразу же, как погас свет, из двери на улицу кинулись два человека. Казаки дали залп один разбойник упал у двери, второй заскочил обратно.
– Белоусовы, вы окружены! Лучше сдавайтесь! – Опять крикнул сотник.
– А коли не кинем оружие, – раздался сиплый голос из избы.
– Постреляем как куропаток, – не вытерпев, крикнул казак Деев.
– Дайте подумать, – крикнули разбойники.
– Думайте, только быстро.

Несколько минут стояла тягучая тишина. Вдруг с другой стороны окружённого дома раздались выстрелы и топот коней. Сотник, взяв двух казаков, кинулся туда. Только они подбежали к углу, как из-за ограды раздались выстрелы, тут же начали стрелять и из дома. Кузнецов и казаки выстрелили на вспышки и залегли во дворе.

– Уходят, ваше благородие, стреляй, братцы! – Услышал голос Тарского Кузнецов.
– Огонь, – скомандовал сотник.
Раздался залп казаков, и дом со всех сторон окутался пороховым дымом. В темноте галопом пронеслись разбойники, стреляя в разные стороны. С заднего двора слышались крики и шум драки. Сотник быстро вскочил и кинулся на шум. На заднем дворе трое из разбойных, стоя спина к спине, отбивались саблями от пятерых казаков. У двоих казаки выбили оружие из рук и скрутили. Третий, здоровенный мужик, бросив саблю, схватил оглоблю и, прижавшись спиной к сараю, не давал подойти к себе. Казаки окружили его и пытались уговорить.
– Ты бы бросил палку-то. Не бросишь – порубим в капусту, не шали, душегуб.
– Один чёрт пропадать, – мужик, вертя оглоблей, как дубиной, не подпускал к себе.
– Ну, смотри, говорили тебе, балда ты бестолковая, – крикнул Тарский и бросился с саблей вперёд.

Ловким движением сабли он отбил оглоблю, поднырнул под неё и, выпрямившись, рубанул с плеча разбойника. Удар пришёлся на левое плечо мужику и он, вскрикнув, выронил оглоблю. Но не упал и попытался ударить Тарского кулаком. Тарский как маятник поднырнул под руку и нанёс удар сабли снизу вверх. Сабельный удар отсёк правую руку разбойнику, и тот с диким воем упал на землю. Тут послышались выстрелы со стороны дороги на каменоломню. Сначала одиночные, потом залп и потом опять одиночные.
– На Березовского напоролись, – вытирая травой саблю, проговорил Тарский.
– Степанов, Чирков давайте туда. Скажете уряднику, чтобы сюда ехал. В ночь догонять не будем, далеко не уйдут.

К сотнику подошёл казак Пужеракин, бывший в начале дела на задней стороне дома.
– Как они прорвались-то у тебя?
– Да кто-то с огородов к ним с конями подошёл. Человека три было. Нас увидели, палить начали. Тут из избы, с окон стали выпрыгивать и палить по нам. Пока мы в ответ стреляли – они на коней и в ночь. Троих, вот этих, – указал на связанных, – успели сбить с коней. Остальные ушли.
– Ладно, утром пойдем за остальными. Отправь за Ивановым, им там нечего уже ждать.
– Слушаюсь, господин сотник. – Ответил Пужеракин, и пошёл исполнять приказ.

«Да, не просчитал я о подмоге со стороны! А Пужеракин с казаками молодцы, троих успели спеленать. – Подумал про себя Кузнецов – и Тарский молодец. Такого бугая свалил».
– Перевяжите там порубанного. Казаки все целы?
– Троих задело маленько.
– Осмотритесь и перевяжите всех раненных. Соберите всех разбойничков и в сарай. Двоих караулить поставьте.

Поставив дозоры со стороны дорог и ущелья, сотник пошёл в избу ждать урядников Березовского и Иванова. Подходя к избе, где были разбойники, увидел ревущую бабу.
– Заприте её с дружками, утром разберёмся, – приказал казакам.

Пройдя в избу, сел на лавку за стол и начал набивать трубку. Это было не первое дело сотника, но если раньше противники были киргизы или калмыки, то со своими русскими мужиками он воевал впервые. «Да какие они свои? Грабили они и убивали, значит не свои. На юге линии не спокойно, в прошлом году сотник Карбышев разогнал киргизов Касимова. До сих пор их банды нападают на русских. А тут эти ещё разбойничают. Нет, не свои они. Хуже киргиз бандиты» – Так, куря трубку, думал про себя сотник Кузнецов.

– Рассказывай, Березовский, что там у тебя было, – спросил сотник.
– Мы, как и приказано было, версты за две отъехали и схоронились в камнях. Через малое время, слышу выстрелы со стороны посёлка. Приказал казакам приготовиться и стали ждать. Слышим конные со стороны посёлка галопом в нашу сторону. Как они подъехали, я их окликнул. В ответ стрелять начали. Сделали мы залп по ним, двоих сбили с коней, остальные, не останавливаясь, ушли в сторону каменоломни. Ушедших насчитали одиннадцать человек. Подобрали сбитых, оба насмерть, но по всему, двоих из ушедших поранили. Забрали убитых да сюда.
– У тебя что, Иванов?
– У меня тихо было. Как вы тут палить начали, засели по краю дороги и ждали. Ни кого не было.
– Добро, займите избу какую рядом, утром будем думать, как дальше поступить.

2.

Утром насчитали разбойников пятерых убитыми, трое раненные. Бугай, которого Тарский рубанул, ночью помер. Своих раненных пулями пятеро, но не сильно, к строю годные. Сотник осмотрел посёлок и велел собрать жителей возле избы. Собралось не много народу – после того, как каменотёсы забунтовали, большинство жителей ушли, боясь расправы со стороны Заводского начальства. Остались в основном родственники бунтовщиков и те, кому идти некуда. В общем, человек десять собралось, в основном бабы, ребятишки и один старик.

– Кто здесь старшина у вас, – спросил сотник
– Вроде я, – ответил старик.
– Иди за мной. – Кузнецов пошёл в избу.

Старик шел следом крадучись, видно боялся расправы за бунт. Прошли, сотник встал у окна.
– Ты, старый, не бойся, спроса с тебя нет. Скажи куда могли бандиты пойти?
– Да на белки, у них там избушка охотничья.
– Хорошо, а кто там, знаешь?
– Да Белоусовы братья. Константин, Прокопий да Елеферий. Да Чахловы Миколай, Афонька, Семён да Федька. Сукины Пётр да Степан. Остальных не знаю, не наши, прибились где-то к ним.
– Говорят, бунтовали двадцать ваших-то человек, а где остальные?
– Так они с повинной в Риддерск пошли, там в тёмной сидят.
– Ладно, старый, иди, пусть бабы своих, если есть среди мёртвых, забирают да похоронят. Ты запишешь, и отправь в Колыванск начальству, кого запишешь, понял?
– Понял ваше благородие, исполню. – Старик облегчённо вздохнул и вышел.
– Пужеракин, бабу разбойную веди. – Крикнул в окно сотник.

Пужеракин завёл женщину. Бабе было лет тридцать, какое-то невыразительное, серое лицо. Грязные, давно нечёсаные волосы, непонятно толи седые, толи светло русые. Одета была в богатую, но грязную кофточку и синюю юбку. На пальцах были кольца золотые и на шее мониста из золотых монет.

– Золото-то, поди, у калмыков пограбили? – спросил Кузнецов.
– А, чё им, у их каждая баба в золоте, ещё куплют. – ответила баба с вызовом. Не протрезвела видать ещё.
– Дура ты, тебе детей рожать надо, а ты с душегубами водку жрёшь.
– А не ты наливал – не тебе и спрашивать.
– Ты чья будешь-то, горемычная?
– Местная я, Устинья Петрова. Прокопия Белоусова полюбовница, это он мне золото дал.
– Ну, значит и тебе на каторгу с ними идти.
– Меня-то за что, я только гуляла с ним. – Взревела баба.
– Как это за что? Золото-то с калмычек убитых, поди, а?
– Не знаю я ни чего. Я-то не убивала, это Прошка лиходей. – Ревела белугой баба.
– А ты знаешь, куда они могли убежать. Говори, что знаешь, может и простят тебя.
– В белках они, больше им некуда бежать. Они когда из-за Чарыша пришли, говорили, калмыков побили смертно за золото, им туда теперь дороги нет. Калмыки с живых кожу снимут. Сёмку Чахлого, говорят, поймали калмыки и конями разорвали. Он ходил к ним золото на коней менять.
– Вот и мы тебя калмыкам отдадим, если утаишь что. – Пугал сотник.
– Да я больше и не знаю ничё-о-о, – пуще прежнего завыла разбойничья полюбовница.
– Пужеракин, уведи обратно и закрой её отдельно. Пусть заводское начальство с ней разбирается.
– Калмыкам не отдашь, а, ваше благородие? – ревела баба.
– Иди уже, разбойница.
– Господин сотник, там с Риддерска солдаты да мужики оружные пришли. – Сказал Пужеракин, и повёл бабу в сарай.

Из Риддерска пришло десять солдат с капралом и двадцать мужиков с ружьями. Мужики были с Чечулихи, те, кого банда Белоусовых ограбила перед уходом за Чарыш. Оставив солдат с капралом в Каргонском посёлке, сотник Кузнецов, взяв с собой всех казаков и мужиков чечулинских, выдвинулся в сторону белков.

Глава четвёртая

1.

До Каргонской каменоломни доехали верхом. Осмотрели заброшенную каменоломню, увидели, что разбойники здесь делали короткую остановку для перевязки раненных и пошли дальше в белки. Отойдя верст пять, спешились, оставили пятерых мужиков и раненных в ночной перестрелке казаков с конями и пошли дальше. К вечеру добрались до границы белков и встали лагерем. Кузнецов отправил урядника Иванова с пятью казаками выше по склону в дозор, на случай ночного нападения разбойников. Как стемнело, волки начали беспокоить отряд своим воем, но близко не подходили. Костры в лагере расположили так, что люди были как бы в круге из костров. Сидя у костра, сотник слушал, о чем говорят его люди. Мужики рассказывали казакам, как весной Белоусовы с бандой поотбирали у них коней и заставляли поить водкою. В то время у них проездом был доктор Бунге, из немцев, так они его с собой звали. Доктор хоть и в очках был, а не побоялся отказать. Доктор же и помог вызволить двух мужиков, пленённых бандитами. Так вот, толи побоявшись доктора, толи сами так решили, разбойники всю ночь пропили водку, а на утро, несмотря на большую воду в Чарыше, ушли на другой берег.

Рассказали, что Белоусовы уже бунтовали на Колыванской шлифовальной фабрике, вот их сюда и сослали. Про братьев говорили только плохо, потому как были они хоть и сильные, но постоянно пили водку и задирались на соседних чечуленских мужиков. Потому-то они, как проезжал Микитка, сын старшины Сентелека, собрались, у кого ружья остались, на помощь казакам. Сами они весной пошли было на разбойников, да побоялись. Их разбойников-то больше стало, человек двадцать или более. Прибились к ним ещё лиходеи какие-то. Удивлялись ещё мужики, как это Тарский смог одолеть Коську Белоусова, самый силач среди братьев был. Говорят, он поднимал двадцатипудовые каменные глыбы спокойно, а Тарский наголову его ниже.

– Вот вы, крестьяне, вумные, а одного понять не могёте, – смеялся Деев, – казак не только силой, а и умением берёт. Недаром говорят, «Мужик пашню пашет, а казак саблей машет». Он, Тарский, у нас лучший рубака в посёлке. Тарский, покаж, как ты волос повдоль саблей рубишь.
– Да отчепись ты, балобол, – отвечал Тарский, – мозоль на языке натрёшь!

Кузнецов заметил, что казаки его, после ночного боя с разбойниками, серьёзней стали. Когда ехали до Сентелека, казаки весёлые были. Видать, думали без крови обойдётся, а вышло вон как. Тулатинские казаки жили рядом с усть-тулатинскими крестьянами, и стычек у них между собой не было. Бывало, вместе и рыбу ловили, и на соболя в белки артельно ходили. Да не думали казачки русскую кровь проливать.

– Тарский, – окликнул сотник, – а ты где такой удар высмотрел?
– Да был у нас в посёлке дед один, Серебряковым кличут. Вот он нас молодых-то и обучал, как саблей владеть. Он, говорят, ещё в Белоярской крепости служил. Сам Серебряков рассказывал, как в Якуцкий острог ходил, и в Москве бывал, и на горах уральских. Хороший был казак, с нами малолетками подолгу разговаривал, жизни учил.
– А сейчас он где? Что-то не видал я его в посёлке у вас.
– Годов восемь как собрал саквы и конно ушёл куда-то. Я его встретил на выезде из посёлка: «Поехал, – говорит – на родину помирать». Больше его и не видели. Наверно помер, ему тогда годов восемьдесят было.
– Да, были вояки! – проговорил казак Деев – У меня батя силён был. Помню, конь забаловал, всё лето с кобылами вольно ходил, а тут мы его под седло решили. А крупный был коняка, и как давай на аркане взбрыкивать и кусаться. Не подпускает никого. Батя изловчился, схватил того коника за уши, притянул к земле и укусил за морду. Конь аж пал и затих. Потом батька мой, спокойно его оседлал и объездил, аж до пены. Самый смирный коняка потом был.

Так за разговорами повеселили казаки, спокойней стало. Но спать никто так и не стал. До утра проговорили.

2.

Утром со стороны дозора послышались выстрелы. Подняв лагерь по тревоге, сотник повёл их вверх к месту, где был дозор. Дозор казаки устроили на одном из берегов горного ручья, перегородив единственный проход вниз. Подойдя, сотник увидел, как его казаки с урядником Ивановым из-за камней постреливают из ружей вверх по склону.

– Что за стрельба, урядник?
– По первой зорьке пытались разбойные спуститься. Мы их окликнули, они начали уговаривать нас пропустить их к каменоломне. Золото сулили, поганцы. Знамо дело, я отказался пропускать. Тут один из них заругался и пальнул в нашу сторону. Ну, мы, как и положено, ответили. Одного подстрелили, вон за камнем сапог виден.

Сотник посмотрел на другой берег ручья, и увидел пятку стоптанного сапога, торчавшего из-за камня.
– Ну, молодцы казачки, урядник, отправь двух человек. Пусть глянут, что там за птица. Остальным взять тот берег на прицел и стрелять, если кто появится.

Двое казаков вызвалось охотниками сходить до подстреленного разбойника, Тарский и Пужеракин. Оставив ружья и сабли, взяв только пистолеты и кинжалы, охотники осторожно, ползком начали перебираться на другой берег ручья. Тарский взял чуть левее и с пистолетом в руке прополз чуть выше виднеющегося за камнем разбойника. Пужеракин полз прямо на видневшийся сапог. Забравшись чуть выше, Тарский оглядел местность и крикнул.
– Пужеракин, нет тут боле ни души. Убёгли!
Пужеракин быстро вскочил на ноги и резким броском оказался рядом с убитым. Тарский же, взяв пистолеты в каждую руку, медленно спускался боком, поглядывая вверх по склону. – Ваше благородие, можно подниматься, – крикнул Пужеракин.

Сотник с остальными людьми поднялись к убитому. Разбойник лежал с простреленной головой, в руках его было ружьё. На поясе висел замшевый кисет набитый дополна. Пужеракин развязал кисет и извлёк золотые украшения.
– Смотри-ка, серёжки-то в крови! – Удивился казак.
– Вот нехристи! Видать с ушей срывали… Удавить гадов всех! – с яростью произнёс Деев.
– Вот тебе и православные! Поганки! Тьфу! – сплюнул Тарский.

Сотник заметил, как у казаков поменялось отношение к разбойникам после того, как они увидели кровь на серёжках. Теперь он понял, что казаки не будут жалеть этих душегубов.
– Потихоньку вперёд, не зарывайтесь. Эти гады из засады могут стрелять, – приказал сотник, и весь отряд с осторожностью, держа оружие наперевес, двинулся выше в белки. Пробравшись сквозь последние кусты, росшие на вершине, казаки и чечуленские мужики осторожно выбрались на голую площадку, на другом краю которой виднелась избушка соболёвщиков. Мужики-звероловы, бывавшие здесь, сказали, что на том краю пропасть и разбойные не смогут убежать. Им только вперёд, на заслонивший проход отряд.
– Березовский, возьми пять казаков и пять мужиков. Проберитесь с левой стороны избы и залягте. Иванов, возьми столько же людей и давай на право. Я с центра пойду.

Разбойники заметили отряд и начали стрелять из окон. Трое выскочило на площадку и залегли за избой. Все люди Кузнецова заняли свои места, и сотник подал команду. – Залпом через одного. Первые номера. Пли!
Раздался шумный залп.
– Вторые номера. Пли!

После второго залпа выстрелы из избушки стали реже. Двое из разбойных, что были на улице, кинулись за избу. Подбежав к краю, один бросился вниз, другой упал на краю и затих. Казаки, находившиеся с левой стороны, кинулись к краю. Сверкнула сабля Деева, и раздался крик раненого. Сабля поднялась ещё раз и после этого разбойник затих. Тут распахнулась дверь и пятеро разбойников кинулась на осаждавших их казаков.

– С колена. Пли!
Казаки, бывшие по центру с сотником, вскочили на колено и выстрелили все разом. Трое бандитов упали, двоих казаки встретили в сабли и порубали их на месте.
– Сдаёмся – крикнули из избушки – не губите, братцы!
– Какие мы вам братцы, выходь по одному, в капусту рубить будим! – зло крикнул Березовский.
– Отставить «в капусту»! Окружить избу, ружья наизготовку! – Приказал сотник.

Казаки нехотя подчинились своему командиру. Встали вокруг избы, взяв на прицел двери. Мужики же чечулинские встали чуть позади казаков, тоже подняв ружья. Из избы вышли два здоровенных мужика. Выходя из дверей, каждый из них бросил два ружья, саблю и нож. Это и были два оставшихся в живых брата Белоусовых.

– Вяжите их, чечулинцы. – приказал сотник.
– Не вяжите, так пойдём – пытался противиться старший Прокопий.
– Я те пойду так! – видя, что Прокопий не даёт себя вязать, Деев наотмашь ударил его прикладом ружья. – Вяжите, мужики. Больше не дёрнется.

После удара прикладом Прокопий упал на колени и не сопротивлялся. Повязав всех живых разбойников, казаки собрали убитых. Живыми взяли трёх человек. Четверых застрелили, троих саблями порубили, один разбился, спрыгнув с обрыва. Все одиннадцать. Обыскав избу, собрали награбленное и оружие и уже без происшествий спустились к каменоломне, где их ждали раненные казаки и кони. Уже конно добрались в посёлок, где их ждало заводское начальство с солдатами. Передав им пойманных с оружием и награбленным, казаки с сотником отправились домой.

Выехав за околицу Каргонского посёлка, сотник построил казаков.
– Господа казаки! Заводское начальство благодарит вас за службу и выдало каждому казаку по рублю в награду!
– Рады стараться ваше благородие! – дружно ответили казаки.
– Вольно! По два, в колонну! Рысью! Аррш!

Проехав версты три, к сотнику подъехал урядник Березовский.
– Разреши обратиться, сотник.
– Обращайся.
– Мы тут с казаками покумекали и решили. Все наградные деньги, ты раненным в деле отдай. Остальные и благодарности от начальства рады.
– Как знаете, станичники, ваше решение я поддерживаю. Но с меня всем бочонок медовухи!
– А вот за это – Спаси Бог, от всех нас сотник. Но ты, Миколай Палыч, чур, с нами пить будешь.
– «Если по отчеству, значит уважают казаки», – подумал Кузнецов – Обязательно братцы!

Вот такая она была, служба, у сибирских линейных казаков станицы Чарышской, Тулатинского редута. Как и у всех казаков. Только иногда подслащённая медовухой.

Источник

Киринчук Е. В горах Алтайских: повесть // Дети войны: ежемесячник.– Завьялово.– 3-5 вып.– 2013.