Времена года. Война

С Венюшей – Венедиктом Петровичем Королёвым я познакомился ещё до войны, хотя и не могу припомнить при каких обстоятельствах. Но определено, о начале войны я узнал от него: во вторую половину дня 22 июня 1941 года я возвращался домой и на броде через мелкий проток нашей речки встретил Венюшу.
– Война началась. С немцами. – сообщил он, прищурившись от отблесков послеобеденного солнца.

Венюша жил почти напротив нас, в пятистенке Маруси Сазоновой, которая с дочерью Веркой уехала на какие-то заработки, сдав дом семье Королёвых. Мать Венюши была детским фельдшером, и я помню, как ещё до войны меня водили к ней в детскую консультацию на уколы, перед которыми я заранее ревел. В этом доме впоследствии разместился радиоузел. Отец Венюши работал агрономом в заречном колхозе «Коммунизм», по работе ему полагалась лошадь с седлом, которая иногда – напоить или покормить – попадала в распоряжение Венюши. Однажды Венюша позвал Генку и меня, и мы повели лошадь в ближайший к нам ложок – покормить, и, кстати, покататься, или же наоборот – покататься и, кстати, покормить. Мои друзья помогли мне взобраться в седло и подхлестнули: лошадь пошла рысью, а я вцепился в седло. Мои друзья были в восторге:
– Галопом, галопом идёт! – кричали они.

Семья Королёвых приехала из Ребрихи, по-видимому, со своей мебелью: в комнате пятистенки Маруси Сазоновой тесно стояли кровать, чёрный комод, книжный шкаф с сочинениями Мичурина (картинки больших яблок и груш) и Бальзака (без картинок), письменный стол, из которого Венюша извлекал удивительные вещи: старые бумажные деньги (керенки и екатерининки), маленькую колесницу из блестящего желтого металла («Из кургана» – сказал Венюша), микроскоп, который вызвал у меня особый интерес. Венюше хотелось продемонстрировать возможности микроскопа, и мы побежали на небольшой зелёный островок среди Марусиного огорода. В кустах крыжовника и смородины мы поймали пчелу, позволили ей ужалить кого-то из нас и побежали рассматривать жало в микроскоп. Перед нами лежал гарпун с острыми крючками... Я приходил к Венюше, когда никого, кроме него, дома не было. У него было много игрушек и настольных игр. Из деталей “Конструктора” мы прокладывали колею железной дороги через всю кухню. Венюша был старше меня на два года: он учился во втором классе, а я только собирался поступать в первый, и Венюша охотно учил меня тому, что знал сам и охотно демонстрировал, что мог. Венюша заводил патефон и ставил пластинку «Гигант»:
– Слушай. Поезд едет – это был фокстрот «Экспресс».

❋ ❋ ❋

Весной 1941 года мы втроём, Генчик, Венчик и Вовчик, поднимаемся по коровьим тропинкам в гору с целью добраться до таинственного Сабашника, в котором я никогда не бывал. Но с друзьями не страшно. Слева поле, где выращивают коноплю, справа – ложок, где мы катались на лошади Венюшиного отца. Просёлочная дорога ведёт по склону лога, через ручей и вот мы в Сабашнике – зарослях боярышника, собачьей ягоды и шиповника.
– Заяц! – крикнул Генка и стал уверять нас, что видел зайца. Венюша сказал, что он видел половину зайца. Я ничего не видел, но сказал, что видел заячий хвост. И нам почему-то стало весело…

❋ ❋ ❋

Наверное, до войны топография нашего села была такой же, как и в дореволюционные годы. Вдоль села тянулась улица Советская, сохранявшая признаки старого тракта: вдоль улицы стояли километровые столбы, с табличками, указывающими расстояние до нового Чуйского тракта в одну и другую стороны. Второй по длине улицей была Подгорная, которая тянулась от техникума параллельно Советской улице, и заканчивалась далеко за Ветучастком. В центральной части села стояло несколько добротных двухэтажных домов: в одном из них располагалась почта, в других – поликлиника, военкомат, милиция, дом колхозника... В довоенные годы были построены Дом Советов с балконом для выступлений, перед которым была большая площадь, поросшая лебедой, и Белая школа, где я учился в течение десяти лет. Мы жили в очень удобном месте, в центральной части села, на улице Подгорной, откуда очень быстро можно было дойти на базар, к магазинам, к кинотеатру и к школе. Зимой можно было пройти по огородам, но летом, чтобы попасть, например, на речку, мы должны были бежать по пыльным переулкам. В одном из переулков мы пробегали мимо кузницы, которая имела станок для ковки лошадей: стояли четыре массивных столба с приспособлениями для крепления лошадиных копыт; наверное, эта кузница была недалеко от бывшего постоялого двора, который теперь именовался милицейским двором. В нашей окрестности были еще две кузницы; одна из них принадлежала колхозу «Новый мир» и использовалась для мелкого ремонта сельхозтехники, а другая, на улице Горной, занималась ремонтом «бытовой техники» – чинили вёдра, кастрюли и другую кухонную утварь. Я мог по памяти воспроизвести все дома на нашей улице Подгорной: по направлению к базару на нашей стороне жили Тарские, Крымские… Чуть далее – Хмельницкие, которые вместо огорода имели сад с яблонями. В нашей окрестности жили два единоличника; их дворы заметно выделялись среди остальных своей обустроенностью. Единоличники держали лошадей, стояли надворные постройки, усадьбы были обнесены изгородью.

❋ ❋ ❋

Перед моим поступлением в школу отец принес мне кучу журналов «Чиж» за предвоенные годы, что послужило мне первым чтением. В некоторых из номеров были рассказы об испанской войне и испанских детях, которые прибыли в Советский Союз ещё в 1937 году. Я рассматривал их и удивлялся, как могли эти журналы сохраниться с таких незапамятных времён. Со временем я стал читать довоенные номера журналов «Затейник», «Дружные ребята», «Пионер», «Костер», которые сохранились у нас дома. По юбилейному номеру «Костра» (1937) я познакомился с Пушкиным и сожалел о его трагической судьбе. Издание многих журналов прекратилось с началом войны, и было такое впечатление, что до войны был совсем другой мир, с кострами в пионерских лагерях, с «Артеком», который был далеко, далеко и существовал как миф, но всё же существовал. Я не подозревал тогда, что остатки Артека находились совсем рядом, в Белокурихе. Там же жил и писатель Паустовский.

❋ ❋ ❋

С началом войны всё изменилось. Черная тарелка репродуктора оживала лишь на десять минут, чтобы голосом Левитана сообщить сводку «От советского информбюро». Многие вещи приобрели иной смысл и новую жизнь. Пустые консервные банки, от которых до войны не знали как избавиться и закидывали под печку, приобрели ценность. Умелец-учитель Палкин делал из баночной жести миниатюрные головки для керосиновых ламп, во всех деталях похожие на настоящие семилинейные или десятилинейные головки, которые теперь, с началом войны пожирали непозволительное количество керосина. В обмен на опустошенные банки отец принес две маленькие головки, вставил фитиль и собрал лампу, при свете которой мне доводилось готовить уроки в течение долгих зим военного времени. В доме поставили железную печку, на которой мы с сестрой жарили семечки. Летом появился таганок, который помогал экономить дрова; позже в саду соорудили маленькую печурку, на которой готовили пищу. Мать принесла две тоненькие брошюрки о том, как разводить кроликов и кур; до кроликов дело не дошло, несмотря на мои настояния, но вскоре у нас появились пушистые инкубаторские цыплята. С тех пор куры бегали у нас по двору, и отец время от времени рубил головы петухам на чурке, где кололи дрова. Безголовый петух хлопал крыльями и прыгал по двору, пока не истекал кровью.

Отцу пришлось заготавливать сено для нашей коровы: он косил траву и ночевал на покосе; семья носила ему еду. Однажды сестра Роза взяла меня с собой, мы перебрели нашу речку и по колеям, спрятавшимся под широкими листьями подорожника, отправились вверх по горе, в сторону Сарасы. Среди высоких зарослей травы мы нашли шалаш, у которого сидел отец. Было тихо, на зеленом покрытии шалаша блестело лезвие литовки, а мы смотрели, как отец ест принесённую нами еду. На обратном пути нас застала гроза. Быстрый летний дождь промыл толстые листья подорожника, оставив мелкие лужи на колеях, по которым было приятно теперь шлёпать босыми ногами, ощущая тёплую грязь между пальцами ног…

Дрова также были постоянной нашей заботой. До войны дрова привозили пиленные и колотые; я помню, как в наш двор заехала машина и оставила огромную кучу швырка, на которую я попытался вскарабкаться. В военное время дрова, если и привозили, то двухметровыми бревёшками. Как-то отец получил в распоряжение лошадь с санями и, вооружившись топором, уехал в сторону Лесхоза. Вечером он вернулся с возом свежесрубленных, звенящих от мороза берёзовых двухметровок. Я всегда помогал пилить дрова: берёзовую бревёшку укладывали на козлы и распиливали на короткие чурки…

❋ ❋ ❋

Праздник физкультурника в августе 1941 года устроили на большой поляне между кладбищем и бывшей церковью, которую все называли польской. Это место было недалеко от нас: по Подгорной улице, через Чёрный Ключ мы с Венюшей добежали туда и встретили Алика Лобанова, с которым Венюша учился в одном классе. Я не помню, как это получилось, но нам вручили карточки участников и отправили бежать на один километр. Мои приятели были старше меня: я отстал от них, а, когда прибежал к финишу, остановился, глядя на стоявших там людей.
– Быстрей, быстрей бросай! – закричала тётя-организатор, припрыгивая и помахивая руками. Я кинул карточку в стоявший среди травы ящик, а лысоватый дядя-организатор сказал, глядя на секундомер:
– Три минуты.

Я подумал, что это не так уж и плохо. Если один километр я пробегаю за три минуты, то десять километров я пробегу за тридцать минут, то есть за полчаса.

С Венюшей мы бывали у Алика в его комнате в большом крестовом доме, недалеко от базара; отец Алика был первым секретарём райкома. У Алика было много игрушек и книг, была даже педальная машина. Но мы искали и другие развлечения. Как-то мы втроём отправились в техникумовский сад за яблоками, где были замечены сторожем; мои друзья исчезли, а я замешкался и мне пришлось выслушивать нравоучения. Как Венюшин друг я попал на новогоднюю ёлку к Алику. Собралось около двадцати ребят – Аликовы одноклассники. Мы развлекались около ёлки в комнате, где стоял диван – предмет роскоши в селе, а потом Аликова мама и ещё какие-то тёти кормили нас пельменями в кухне при свете керосиновой лампы. Остальные комнаты были темны. В доме было проведено электричество, висели голые лампочки, но не светились: сырзавод не всегда давал ток.

У Алика был старший брат Юрий, который учился с моей сестрой Розой. Как-то она возмущенно рассказывала своей подруге:
– Представляешь, заходит Лобанов в класс и говорит: «Здравствуйте все, кроме Афанасьевой!»

Наверное, Юрий был неравнодушен к этой Афанасьевой.

❋ ❋ ❋

Однажды Венюша сказал:
– Приходи завтра. Будем смотреть солнечное затмение.

Я выбрал небольшое прямоугольное стекло и в бане покрыл его ровным слоем жирной керосиновой копоти. Назавтра, тёплым и солнечным утром, в предвкушении интересного события, я бежал к Венюше, осторожно держа закопчённое стекло, но, увы! – на покосившейся двери в сени Марусиной пятистенки висел замок. Я расстроился совсем, когда заметил, что часть копоти на моем стекле исчезла при каком-то моём неосторожном движении. Я не знал, что делать и готов был расплакаться... Наверное, прошло какое-то время, прежде чем я заметил наших соседей Тарских, которые стояли на улице, вблизи высоких тальников своего сада, и через закопчённые осколки бутылок смотрели на солнце.

Это было частичное солнечное затмение 21 сентября 1941 года…

❋ ❋ ❋

Я учился в одной и той же школе, в одном и том же здании – Белой школе – с первого по десятый класс. Вступление на путь учёбы не было торжественным: сумрачным утром 1 сентября 1941 года сестра Роза отправилась в школу в восьмой класс и прихватила меня. На первом этаже мы остановились перед дверью, на которой висел голубой ромбик “1а”. Сестра приоткрыла дверь и подтолкнула меня. Учительница Мария Никифоровна Храпко встретила меня и посадила за парту рядом с девочкой, которую звали Зоя Капустина. Впереди нас сидела девочка Маша, которая стала получать отличные оценки за то, что вырисовывала прямые палочки и ровные кружочки; у меня палочки получались кривые. Мы двигались со скоростью одна буква в день, и очень скоро это занятие мне надоело. На букве «М» я забастовал и не пошел в школу, но забастовка была жестоко подавлена моей матерью: на следующий день я снова был в школе и вырисовывал букву «Н».

Вскоре в наш класс пришла вожатая – Сталина (ударение на и) Казакова из старшего класса, и мы все стали октябрятами, а меня назначили даже звеньевым. Однажды после сбора отряда Клава Парамонова и я увязались за вожатой; мы попали в её дом – кухня и две комнаты, расположенные необычно: одна за другой. Вначале мы погрелись около печки (дело было зимой), затем принялись за развлечения, и, в конце концов, Сталина научила нас играть в “Морской бой”, чем мы и занимались, пока не были отправлены по домам.

У меня осталось такое впечатление, что следующий раз я встретил Клаву через несколько лет на новогодней вечерней ёлке в “Муравейнике”. Василий Степанович Ершов был, конечно, Дедом Морозом, но директором детдома теперь была мать другой моей соклассницы – Эли Устиновой. После детской части праздника нас втроем – Клаву, Элю и меня отправили в ново-отстроенный директорский дом дожидаться окончания праздника для взрослых. Эля была хозяйкой и похихикивала, заговорщистки показывая Клаве какие-то страницы из “Тихого Дона”… Я слышал, что бедная девочка Клава повредила ногу, и не знаю, как сложилась её судьба дальше.

❋ ❋ ❋

Одним из моих первых школьных приятелей стал Наир (Юрка) Валентэй.
– Могу ли я сойти с ума? – спрашивал Юрка в классе и, когда никто не давал определенного ответа, сходил с бумажки, где было написано «УМ».
– Может ли копейка плавать? – спросил Юрка, когда мы проходили около ручья по дороге к его дому. Я выразил сомнение, но он достал копейку, потёр её в своих волосах и осторожно опустил на воду. Копейка держалась на воде.

В стране развернулось Тимуровское движение – помощь семьям фронтовиков, и мой приятель Наир Валентэй сказал мне, что мы должны идти к нему пилить дрова, потому что его отец на фронте. Наир оставался с матерью и ещё меньшим братом – часть работ по хозяйству перепадала на Наира. Я почувствовал, что он прав, и вот в какой-то весенний день 1943 или 45 года мы пилим и колем дрова у него во дворе. Вокруг лежит снег, но день солнечный и тёплый, и нам жарко от работы: мы скинули верхнюю одежду.

Потом Юрка исчез и вновь появился в восьмом классе с корсетом под пиджаком. Годы, когда я его не видел, он был на лечении в Томске: у него было что-то не в порядке с позвоночником. Мы по-прежнему учились в одном классе: однажды на уроке отец, рассказывая нам что-то о гражданской войне, упомянул, что он видел Чапаева, и Юрка вытаращил глаза
– Вы? Видели Чапаева?

Для нашего поколения Чапаев был легендой. Мы с Юркой оставались приятелями и окончили школу вместе.

❋ ❋ ❋

Зимой 1941-42 годов из Монголии в Бийск прошел караван верблюдов с одеждой для Красной Армии. Катунь в нижнем течении была подо льдом, и караван верблюдов двигался по кратчайшему пути, по старому Чуйскому тракту. В Алтайском караван ночевал на большом милицейском дворе, который, по-видимому, в прежние годы был постоялым двором для путешественников, и мы с Венюшей побежали смотреть верблюдов, которых мы никогда не видели. Караван уже отправился в последний переход; на конюшне остался больной верблюд, который презрительно посмотрел на нас…

День был солнечный и тёплый: приближалась весна, и мы с Венюшей побрели по Советской улице, издавая какие-то звуки из губных гармошек, которые неожиданно появились в продаже в ещё работающем тогда КОГИЗе.

❋ ❋ ❋

Весной наша компания: Генчик, Венчик и Вовчик собиралась на поляне между высокими тальниками в нашем саду. В затенённых местах ещё лежал снег, но на солнце было тепло, мы сбрасывали верхнюю одежду и резвились. Для какой-то игры нужно было придумать для себя прозвище и Венюша продемонстрировал свою начитанность:
– Я буду Миклухо-Маклай.

Мне послышалось Метлуха-Метла и я радостно прокричал это несколько раз, но Венюша снисходительно поправил:
– Не Метлуха-Метла, а Миклухо-Маклай.

Венюша был старше меня на два года и знал многое: он пояснял, что надо говорить «дерево», а не «лесина». А на вопрос «Что будешь делать?» не повторять «Не знаю, не знаю», а отвечать «Нужно подумать». Это осталось со мной на всю жизнь.

Я не потерял дружбу с Венюшей, когда семья Королёвых переехала за речку, наверное, в 1942 году. Однажды мы долго бегали по разрушенному зданию старой школы за кинотеатром и расставались уже в сумерках на льду нашей замерзшей речки. Я стал уговаривать Венюшу пойти к нам играть. Венюша колебался, но он был старше и разумнее: было уже поздно.
– Я пойду, если ты отгадаешь загадку – сказал он – Представь две книги, в каждой из которых сто страниц, стоят рядом. Червяк прогрыз книги от первой страницы первого тома до последней страницы второго тома. Сколько страниц прогрыз червяк?

Я знал загадку и догадывался, что на любой мой ответ Венюша скажет, что это неверно, и без долгого обсуждения отправился домой.

❋ ❋ ❋

В первую военную весну (1942 год) было принято решение: все приусадебные участки служащих в селе уменьшить до пятнадцати соток, а излишки передать в общественное пользование, то есть колхозам. У нас было больше, я помогал отцу переносить забор на новую межу, моя обязанность была перетаскивать доски, вытаскивать и выпрямлять гвозди. В наш бывший огород приехал трактор, вспахал землю, затем пришли колхозницы ”Нового мира“ и воткнули капустную рассаду. Больше здесь никто никогда не появлялся: огород зарос сорняками, капуста не выросла, и через год или два мы вернулись на старый участок.

❋ ❋ ❋

Время от времени нас отправляли на общественно полезные работы. В школьные годы мы собирали кукурузу, пропалывали поля, дёргали коноплю, садили лес, заготавливали стародубку и ягоды шиповника… Первое общественное поручение ещё в первом классе мы получили от мамы Витьки Мосина, которая работала в райкоме. Группу школьников пригласили в Дом Советов и отправили разнести записки председателям колхозов. Мы с Витькой выбрали «Новый мир», двор которого, образованный свезёнными амбарами, находился на Подгорной, недалеко от нас…

Следующей осенью во дворе колхоза им. Мичурина наш второй класс подрабатывал зерно: мы с Юркой Валентэем вдвоём крутили ручку веялки. За работу все ребята получили на обед по куску чёрного хлеба с медом. Юрка сказал, что он мёд не ест, и сбегал домой (он жил недалеко от колхозного двора) за стаканом для мёда. Я попросил его, чтобы для меня тоже захватил стакан, и принёс мёд домой.

❋ ❋ ❋

Во втором классе я сидел за партой вместе с мальчиком по фамилии Смирнов, который жил с мамой и папой на территории мясокомбината – однажды я был у них гостем и ел гречневую кашу с молоком. Зимой в школе было холодно, мы сидели в верхней одежде и делали упражнения по грамматике. Мой бойкий сосед быстренько расставил ударения прямо в книжке, что категорически воспрещалось делать, и возразил на мои протесты:
– Скажем, что так и было, – и пошёл показывать Марии Никифоровне.
– Нет, нет, неправильно – сказала она по поводу ударений.

На перемене мы вышли на сумрачную улицу, снежинки планировали в воздухе, пушистые белые хлопья висели на голых ветках клёнов. Мы потрясли дерево, добавили снега на шапки и в заснеженном виде отправились в класс, но немедленно были выдворены Марией Никифоровной обратно – отряхнуться…

Мария Никифоровна Храпко учила меня с первого по четвертый класс. Она жила со своей мамой в комнате в одном из плотно заселенных домов, которые стояли на милицейском дворе; наверное, раньше это был постоялый двор.

К 1942 году в селе появились эвакуированные: в нашем классе стала учиться девочка из Ленинграда – Нелли Павлова. Я встретился с ней на уроке физкультуры. Мы шли по бревну, с разных сторон и должны были разойтись через нехитрый маневр, на мгновение прижавшись друг к другу…

❋ ❋ ❋

Однажды мы – Генчик, Венчик и Вовчик увидели, как появился самолёт, он покружил над нашим дремавшим селом и стал бросать листовки на безлюдную базарную площадь. Событие было экстраординарное, последний раз самолёт прилетал зимой, чтобы увести в Барнаул Витьку Куницына, у которого был нарыв в горле. Мы побежали к базару кратчайшей дорогой, через заросшие лебедой огороды, узнать, в чем дело.
– Наверное, Гитлера убили – было мое предположение. Когда мы добежали до базара, листовок уже не было: бумага во время войны ценилась. Позже я узнал, что листовки не содержали ничего интересного – по-видимому, это было плановое мероприятие.

❋ ❋ ❋

Однажды Алексеевна вернулась из огорода взволнованная:
– Ох, Вовка, я, наверное, скоро умру. Мне кукушка в затылок два раза прокуковала. Как умереть моей сестре, прилетела к нам птица и в окно два раза прокричала. Верная примета: если кукушка в левое ухо накукует, то год ходить виноватому; если в правое, то год ходить правым. А если в затылок…

Кукушки прилетали часто, прятались где-то в высоких тальниках и куковали, и каждый раз мы их спрашивали: «Кукушка, кукушка, сколько мне лет жить?» А я старался повернуться к ответу правым ухом.

Несмотря на примету, Алексеевна жила ещё долго, она умерла через тридцать лет, в 1974 году.

❋ ❋ ❋

Война подогревала наш интерес к оружию. Валерка Тарасов наладил духовое ружьё, и мы соревновались с ним у него дома. Я как-то наблюдал, как он пытался восстановить и приспособить для малокалиберных патронов какой-то револьвер с отсутствующим барабаном, но неудачно: револьвер не работал. В селе были распространенны поджиги и малокалиберные винтовки – малопульки. Ходили какие-то разговоры, что сын председателя райисполкома Саморукова застрелил какую-то девушку из малопульки. У нас и у отца Витьки Скотникова также дома появились малопульки с патронами. Однажды Витька притащил свою винтовку с одним патроном к Генке, когда его бабушки не было дома. Мы долго выбирали достойную цель, что оказалось не простым делом. Наконец, Генка спустил курок, приставив дуло к половице, и в полу появилась дырка.

❋ ❋ ❋

Вовка Мельников жил в маленьком пятистенном доме, который Мельниковы купили у Вётошевых. Дом покосился, пол в комнате был наклонен к югу. Вовка приглашал меня к себе и показывал свои богатства. У него я впервые увидел компас: стрелка непременно показывала на север, и я был удивлён, пока не узнал о магнитном поле Земли. Вовкин отец вернулся с фронта и привёз фонарик, а к нему большой блок залитых варом батареек, от которого Вовка отковыривал по три штуки по мере надобности и вставлял в фонарик. Электрические фонарики представляли особую ценность на наших тёмных улицах.

Мельниковы продали дом Скотниковым, а сами уехали куда-то из Алтайского, зимой, на нескольких подводах. Скотниковы до этого жили в соседнем комхозовском доме, почти напротив Генкиного двора. Этот дом часто менял своих обитателей: задолго до Скотниковых там жила семья Ворониных с четырьмя сыновьями: Левкой, Колькой, Вовкой и Генкой. Левка был старший и учился с моей сестрой Розой, а Вовка и Генка были младше меня. Потом в дом переехал новый начальник сельхоззаготовок с весёлым братом Ленькой, к которому я как-то привязался, и однажды он взял меня с собой, когда отправился накосить травы. Что за удовольствие ехать на куче зелёной травы! Уже после них в доме поселились Скотниковы и покупали теперь покосившийся дом с намерением перестроить его.

❋ ❋ ❋

В третьем классе у меня появились какие-то трудности с арифметикой. Однажды я не мог решить задачу, и, хоть и приставал несколько раз к отцу, каждый раз он определённо говорил: “Решай сам”. В конце концов, я решил задачу и, по-видимому, понял какой-то принцип. Трудности исчезли, и в конце года мы вместе с Витькой Куницыным, с которым я сидел за одной партой, демонстрировали Марии Никифоровне как бойко мы решаем задачи.

❋ ❋ ❋

Накануне Нового Года в школе устраивали костюмированный бал с призом за лучший костюм. В костюмах вход был свободный, и вот 31 декабря 1943 (44) года мы с Генкой Баженовым у него дома думаем, что сделать, чтобы попасть в школу. Я сказал, что знаю, как сделать маску из папье-маше, я прочитал об этом в довоенном “Затейнике”. Генка принес тыкву и стал придавать ей фантастическую форму с помощью глины, которую он нашел в ведре под кухонной лавкой. Мы развели клейстер и лепили клейкие, мокрые бумажки на замазанную глиной тыкву, пока не поняли, что у нас нет времени закончить нашу работу: маска не успевала просохнуть…

В школу мы все-таки попали, заглянули в слабо освещенный зал с разлапистой елью посредине, где в разноцветных масках танцевали претенденты на обещанный приз, и сидели в тёмном, холодном, заваленном верхней одеждой классе, пока не появился некто в совершенно невероятном наряде: в живописных лохмотьях, с костылём и сумой – нищий, согбенный, охающий и кряхтящий, – несомненно, самый оригинальный костюм бала… Появился директор и, оценив оригинальность костюма, посоветовал ему (и нам с Генкой, кстати) идти домой.

❋ ❋ ❋

Наверное, ещё при основании Алтайскому техникуму была выделена большая территория, на котором было устроено футбольное поле, а вдоль улицы Советской поставили добротные дома, используемые как общежития для студентов. Во время войны два дома с краю были огорожены аккуратным тыном – здесь размещалась военная часть – Кондепо, задачей которой было заготовка сена для войсковых лошадей. К тыловым воинам приехало передвижное кино, на краю техникумовского футбольного поля вкопали два столба, прибили несколько досок, на которых укрепили полотно. Мы сидели перед экраном на земле и ожидали, когда стемнеет и застрекочет кинопередвижка, уже установленная в проёме задней двери темно-зелёного фургона. Нам привезли новые фильмы: «Она сражалась за родину» и «В шесть часов вечера после войны».

❋ ❋ ❋

В октябре 1943 года моя мать была вынуждена перейти на работу в райком ВКП(б) в качестве заведующей парткабинетом. Работа была связана с поездками по району и матери обещали давать лошадь из райкомовской конюшни. Я радовался предстоящему общению с лошадью, но после первой поездки мать сказала, что ей не нужна никакая лошадь, лучше пешком будет ходить. И она ходила пешком как одна из уполномоченных райкома по хлебозаготовкам, выколачивая из колхозов всё, что они производили. Она возвращалась усталая, промерзшая, залазила на печку, наслаждаясь теплом и скромным уютом. Соскучившись, я вертелся на приступке и что-то рассказывал… Единственное благо, которое мы от этого имели – прикрепление к «закрытому» магазину для районной номенклатуры, где иногда распределяли что-нибудь недоступное в обычных открытых магазинах.

❋ ❋ ❋

…Однажды дым не пошел в трубу, и начал заполнять комнату. Я проснулся с ужасной головной болью: о школе нечего было и думать. Я выбрался из дома, опустился ничком на козлы, на которых мы с отцом обычно пилили дрова, и, медленно оживая с каждым вздохом прохладного воздуха, следил, как под лучами весеннего солнца вытаивали из-подо льда жёлтые щепочки. К обеду я поднялся, к вечеру вычистили трубу и…

❋ ❋ ❋

В военные зимы выпадало много снега; во дворе громоздились большие сугробы: калитку заваливало снегом, и мы ходили через забор. В послеобеденное время, прихватывая ранние зимние сумерки, окрестные ребята собирались кататься на санках: или на Устиновой горке, или у стрельбища, на задах Генкиного огорода. После снегопадов я пролагал лыжню по сугробам вокруг нашего огорода; мне нравилось бегать по кругу. Зимний день короток, быстро темнело, и я возвращался в сумерках. Около наших сеней я увидел, что сугроб начал подниматься. Во мне что-то перевернулось, я бросил лыжи и вбежал в дом сам не свой:
– Там кто-то под сугробом шевелится!

Алексеевна ударила меня по лицу, чего никогда не делала, и я подумал, что попал на тот свет, где всё так и не так... Но удар вернул меня в себя. Желая уверить меня в обыденности, Алексеевна вышла на улицу и сказала, что нигде никого нет. После этого случая я боялся выходить на тёмную улицу, и, чтобы излечить меня от оставшегося страха, Алексеевна с согласия родителей, направила меня к своей знакомой. Несколько недель я регулярно приходил к ней и сидел на табуретке, а ворожея лила расплавленный воск в холодную воду над моей головой и что-то бормотала. Однажды она показала мне восковую фигуру, заметив:
– Какой-то треугольник отлился…

Продолжение: Времена года. Школа.